Когда приступ истерики у Марьи Тимофеевны закончился, кстати сказать, так же быстро, как и начался, мы продолжили собирать на стол.
До прихода гостей оставалось полчаса, и я впервые с нетерпением ждала, когда вся родня мужа наконец объявится. Семья Антона была многочисленной и разнообразной. В маленькой квартирке собирались люди, объединенные только кровными узами и совершенно расходившиеся по всем остальным параметрам: никаких общих интересов и совместных занятий, никаких домашних игр и развлечений, никаких соприкосновений вне стен принимающей стороны. Все просто собирались вместе по какому-нибудь поводу: день рождения, праздник, поминки... Во время таких посиделок обычно обсуждались происшествия, слухи, сплетни; в меньшей степени – новые законы и постановления, которые касались конкретно кого-то из семьи; и совсем уж редко велись абстрактные беседы о мировых тенденциях и прогрессе. Последние темы в основном затрагивали мужчины, но, видимо, так как они были в меньшинстве, то и внимания им доставалось меньше. Центром вселенной, вокруг которого крутилось всё, была моя свекровь. Удивляюсь, каким образом, обладая подобным характером, ей удавалось держать около себя такое количество родственников...
Антон и мать контактировали только между собой. Когда дела требовали обращения ко мне, то выдерживался сугубо деловой корпоративный тон. Мне на ум даже пришла аналогия: я будто еврей в нацисткой Германии... Мерзко, низко, подло.
Я проверила пирог, выключила и приоткрыла духовку.
– Марья Тимофеевна, не закрывайте, пожалуйста, а то может подгореть, – произнесла я, и ушла в комнату расставлять посуду.
Дверь на кухню немедленно закрылась, и оттуда послышался громкий шёпот. Как бы не хотела я перестать слышать разговор, но деться мне было некуда.
– Как ты мог! – злилась свекровь. – Ты знал, что у неё не все дома, и всё равно женился!
– Мама, успокойся, не преувеличивай… Да, она не хочет детей, но ведь может передумать!
– И передумает! Вот увидишь! Я научу её как жизнь жить! А если не получится, ты с ней разведешься!
– Ну мам, – клянчил Антон. Меня ужаснуло – он не заступился за меня, не попросил уважать его выбор, не отказался разводиться. Я гнала плохие мысли прочь, убеждала себя в разыгравшемся воображении, пыталась не замечать в его словах другой подтекст. Но дальнейшее оправдание мужа окончательно повергло меня в шок. – Ты бы до свадьбы сказала, что она тебе не нравится, может и не женился бы…
Точка. Меня замутило, и я обессилено опустилась в кресло. Получается, он никогда не любил меня? Всё и всегда делал с негласного или гласного одобрения мамы? Неужели это правда, которую пять лет мне не хотелось замечать? Нет, не могу поверить! Так просто не может быть! Я всегда извинялась, мирилась, сглаживала конфликты, за исключением единственного – последнего… Не знала, что за хорошее отношение отплачивают войной.
– Ничего-ничего, – приговаривала свекровь, – у моего Антоши ещё будет всё самое лучшее! Есть у меня одна хорошая девушка на примете. Надо было сразу тебя с ней познакомить! Но я-то решила тебе самому выбор дать, и как ты им распорядился! Как воспользовался мамкиным разрешением?
Удивительно, никогда не думала, что взрослому мужику обязательно нужно разрешение…
– Мам, ладно тебе, успокойся. Я поговорю с ней, может она и согласится родить.
– Она не женщина, раз не хочет родить своему мужу! Не надо нам таких генов! Тьфу!
Я понимала её с точки зрения матери. Безусловно, она желала сыну лучшего. И конечно я представляла, как она хочет внуков. Но её совершенно не интересовали желания Антона. А ему, теперь я знала наверняка, не особенно хотелось продолжать свой род. Только вот он никогда бы не посмел признаться ей в этом. Единственное, чего он неосознанно жаждал на самом деле – чтобы мама была довольна. Конечно, неплохое чувство, очень даже хорошее, но не когда оно вызвано замаскированным страхом. Нельзя удовлетворять собственные прихоти за счёт страданий других людей, в данном случае – за счёт моих. Ни один человек не должен мучиться ради удовольствия другого. И уж тем более ни один родитель не должен заставлять своих детей поступать себе в угоду! Это чистое насилие, пусть и не физическое.
В дверь позвонили, я вынырнула из омута и бросилась открывать.