В дверь тихонько постучали. Тин насторожилась, а старик вопросительно взглянул на неё. Только Ланн даже не пошевелился. Стук повторился. Ланн приподнял голову и сказал:
— Пустите ребенка, он промок до пят.
Тин кошачьим движением вскочила на ноги и открыла дверь. За ней действительно оказался мальчик с бритой налысо головой и уныло прилипшим ко лбу мокрым чубчиком.
— Игги, ты с ума сошёл. В такой дождь из дома выйти, — глаза Тинатин округлились. — Что-то произошло?
— Да отчим опять дерётся. Его солдаты пивом облили, он на мне и сорвался.
— Там солдаты пришли? Из западного гарнизона? Опять пьют и буянят? — Тин усадила мальчика возле очага и дала ему в руки горячую лепешку.
— Нет, другие. Едят мало, не пьют почти. Отчим им налил разбавленного пива, так они всё вылили. Странные.
Мальчишка ел торопливо, глотая огромные куски. Его слова еле-еле удавалось разобрать, но болтать ему явно нравилось.
— Крепкие такие, в кольчугах и с мечами.
— Горцы?
— Не-а. У горцев мечи кривые, а у этих — прямые. Горцы бедные, а они — наёмники.
— Тебе-то почём знать? — Тинатин ухмыльнулась.
— А и знать! — мальчишка высоко поднял зажатую в руке горбушку. — Я в городе был один раз, видел там караван. Одна кольчуга стоит как деревня. Их с запада везут, через пустыню. Я слышал.
Старик достал, наконец, из сундука тёплое одеяло и передал Тинатин, которая мигом укутала мальчишку. Голос старика был мягок:
— Игги, малыш, наёмники в деревню не заходят, им там нечего делать...
— Дяденька, а они про вас спрашивали.
— Про меня? — вскинул брови Аскет.
— Ага. Кто в горах живёт, как туда подняться, какой путь, кто туда ходит. Хотя мечи у них странные, да-да.
— Чем странные?
— Лезвие широкое, рукоять длинная, а ещё в неё камень красный вставлен.
Тин выхватила прогоревший уголёк, взяла из угла дощечку и протянула Игги.
— Нарисовать сможешь?
— А чего рисовать? Вот такой вот, — Игги указал пальцем на стоящий в углу меч странника.
Ланн, не меняя позы, бросил тряпку на меч, скрыв его от любопытных глаз.
***
Аскет, до этого тихо слушавший, встал, положил чётки на полку и принялся разливать похлебку по тарелкам:
— Ну, давайте подкрепимся и будем спать. Утро яснее вечера.
Ланн взял тарелку, тепло поблагодарил и подсел к очагу. Тин ошарашенно смотрела на происходящее. Затем тряханула головой и подбежала — насколько это было возможно в небольшой комнатке — к старику. Понизив голос как смогла, она начала яростно шептать:
— Учитель, надо же что-то делать... — но Аскет приложил ей палец к губам.
— Поешь.
— Но...
— Всё хорошо. Ешь пока тёплое.
Мягкий взгляд учителя совершенно не выражал страха, только заботу. Старик сдвинул вбок дверь и вышел на крыльцо. Тинатин последовала за ним.
— Учитель, они же придут утром сюда.
— Придут.
— Вам надо уходить. Я задержу...
— Не надо, малыш. Всё хорошо. Приготовь колышки и верёвочки — завтра подвяжешь кусты чая. И принеси маленькую бутылочку из сарая.
— Но он же...
— Нельзя относиться к гостю с непочтением. Этим ты лишь позоришь себя.
***
Рано утром, еще до восхода солнца, Тин тихо встала. Учитель спал на постели, чужак оглушительно храпел на полу, подложив под голову свою котомку, а Игги свернулся калачиком под одеялом возле затухающего очага. Она уже знала, что ей нужно делать — тщательно одеться и как следует подготовиться. Проверить каждый лоскут ткани, каждый шнурок, разогреться, размять каждую мышцу. И ножи. Главное — ножи.
Дождь закончился, но трава и камни были мокрые, а гору окутывал туман. Холодный ветер налетал рывками, пытаясь сбить дыхание, но явно не мог справиться с боевым настроем девушки. Спустя час Тинатин была готова. Готова ко всему.
За забором послышался лёгкий шум и негромкие голоса:
— Святые небеса, до чего ж высокие лестницы тут строят! Кто вообще захочет жить в горах? Не, парни, это ж ужас какой.
— Заткнись, Хэмме, и без тебя тошно. Не выспались, а ты еще и нудишь. Командир, здесь?
— Да, за этим заборчиком.
Тинатин вышла через калитку. Перед ней стояли три воина: рослые, крепкие, покрытые шрамами и излучающие солдатскую простоту, переходящую в злобу. Кольчуги поблёскивали ожерельем росы, к поясам были подвешены ножны с уже знакомыми клинками, а по груди у каждого наискось проходил чёрный плетёный шнур.