— Вы слышите меня? — так, наблюдающий ещё тут.
— Я Вас не слушаю.
— Вам придётся побыть в карантинной зоне, не встречаясь с сородичами.
Правильно, так и должно быть. Я теперь безумец, я опасен.
Мне больно. Во имя Создателя, как же мне больно! Освободите руки, дайте мне вырвать своё сердце — его биение слишком мучительно. Почему, за что? Вопросы не имеют смысла. Неужели они не понимают, как сильно я хочу убить себя? Я открыл глаза, словно в дымке увидел наблюдающего, его холодный внимательный взгляд. Он понимает… и никогда не позволит мне обрести желанное забвение. Я слишком ценен. Я нужен нашему государству. Меня не отпустят, потому что я слишком ценен… даже сейчас. Должен быть способ! Я последую за ней во что бы то ни стало. Ныряю в себя… когда-то я мог убить себя изнутри. Нет, не могу, не могу!!! Наверное, я взвыл. Я больше не могу «увидеть» себя изнутри. Я больше не принадлежу роду Лиондрэ. Я больше не Медитирующий… Пожалуй, наблюдающему стоит об этом узнать. Может, тогда моя ценность снизится до приемлемого уровня…
— Это печальная новость. У Вас психическая травма, Сайринат, и это — лишь её следствие.
— Благодарю, я знал!!!
Я дёрнулся, желая сломать ему шею. Нет, не из-за вируса. Я просто хотел смерти… любой ценой.
— Спокойно, нам ещё вместе работать. Не стоит сразу портить отношения.
Работать? О чём он? Какие ещё отношения? Для меня всё кончено со смертью Миолины. Я убил её… я сам убил её! Отпустите меня… умоляю…
— Я теперь отвечаю за Ваше состояние, Сайринат. Поверьте, под моим присмотром Вы не сделаете себе хуже.
Правильно, не сделаю… хуже уже просто некуда.
— Пока есть. Вы сходите с ума, Сайринат. Но это поправимо, — и он исчез из поля моего затуманенного зрения.
Схожу с ума… это был бы выход. Раствориться в блаженстве безумия… но, судя по всему, мне не дадут сделать даже этого. Почему?…
— Мне не хотелось прибегать к этому средству и делать Вас наркоманом, — уберите этот спокойный голос! — Но сохранить Ваш разум для меня важнее.
Наркотик? Сердце стало пропускать удары. Нет, только не это… Действительно, хуже есть куда. Но скоро не будет…
Я не почувствовал иглы. Просто дымка накрыла измученный разум. И всё вдруг стало неважным и потеряло смысл. Какой-то бесконечно долгий миг мне казалось, что я всё-таки умер. Но потом я понял, что это не так. Я по-прежнему чувствую своё тело и это проклятое кресло. Просто мне уже всё равно, что было и что будет. Воспоминания не вызывают никакого отклика. Совершенно неожиданно я понял, что свободен и… один. Один в комнате. Наблюдающий знал — я себя не убью. Я попытался — и понял, что не смогу. Видимо, в какой-то момент мне «отключили» память и навесили психические запреты на подсознание. Печальная новость… но мне уже всё равно.
Сквозь пелену безразличия пробилось первое желание — желание рисовать. Передо мной на столе лежал белый лист. В поисках темы для рисунка привычно заглянул в себя и уже не удивился тому, что увидел: холод и темнота арктической ночи, снежная пустыня, похоронившая мои чувства и надежды. Здесь не было полярного сияния — лишь тьма и пустота. С моим воображением и умением художника я мог бы легко изобразить это. Но почему-то начал рисовать совсем иное. Плавно струящиеся потоки крови. Глаза — такие родные и такие умоляющие глаза. Один за одним из моей вселенной исчезали цвета. Они оставались лишь на холсте. Почему нет сожаления и слёз? Наркотик. Теперь я буду привязан к нему всю жизнь. Я постараюсь сделать так, чтобы долгой она не была. Руки бездумно, сами выводили чудовищную картину, убившую мой разум. Холод и мрак… их никто никогда не увидит. Никто не узнает. Мама, бедная мама, теперь ты осталась одна… это было важно когда-то. Но теперь не трогало заледеневшую душу. Что? Земля? Где это? Неважно. Ликвидатором? Могу и ликвидатором, раз уж так надо. Хорошо, только закончу рисунок. Скажите, почему я беру его с собой? Разве это имеет значение? Видимо, имеет…
Я лечу на неизвестную мне планету по имени Земля. Там теперь будет мой дом? Ошибаетесь. Там будет моя могила.
Я проснулся рывком, словно вылетел из сна в явь. Провёл ладонью по лицу, оно оказалось влажным от слёз. А я думал, что разучился плакать. Во имя Создателя, как я мог забыть эту боль, эти мучения? Рана не зажила, просто затянулась, но под кожей образовался гнойник, медленно заражающий кровь. Теперь, наяву, охватившие меня во сне чувства постепенно отступали. Но я понял, что действительно ничего не забыл, не смог забыть! Моё кажущееся спокойствие — лишь эффект препаратов, ничего более. Прошло уже тридцать лет, а боль не стала меньше. Я должен найти цель, которая оправдает моё существование в моих собственных глазах, или всё-таки обнаружить брешь в опутавшей меня сети запретов и умереть.