Через некоторое время компания в составе меня, Лины и Анрили обсуждала результаты обследования.
— Ошибки нет, — сказал я. — Теперь Лина действительно полукровка. Пятьдесят процентов ДНК соответствуют ликвидаторам. Нужно ещё немного времени, чтобы уточнить, но по генотипу она похожа на ле Виа аль Лиондрэ.
— А исходную ДНК Ангелины ты не проверял? — спросила Анриль.
— Не до того было. Но данные у меня остались. Может, удастся даже составить генетическую карту и определить донора. Пятьдесят процентов ДНК те же, что были и раньше, на тридцать пять процентов гены общие для людей и ротасс-нок'ан, пятнадцать процентов индивидуальны для людей.
— Очень большой процент сходства.
— И что это значит? — спросила Лина.
— Ты теперь больше ликвидатор, чем человек, — объяснила Анриль.
— Но моя внешность…
— Определяется, как я полагаю, как раз теми пятнадцатью процентами, — закончил я за неё.
— Как человеческие учёные смогли проделать это? — спросила полукровка.
— Не знаю. У нас не очень любят генную инженерию, эта наука, хоть и используется, развита сравнительно слабо. Но Анриль может сообщить немного больше, верно?
Гончая прикрыла глаза, взгляд стал отсутствующим. Мы сидели в моей гостевой комнате: я за столом, Лина с Анрилью — на диване.
Наконец, Анриль вынырнула из транса и сообщила:
— Обнаружить нужную информацию сходу не удалось. Координаторам известен метод переписывания ДНК с использованием специальных штаммов вирусов. У нас эта технология практически запрещена и не совершенствуется очень давно. Это всё.
Я, в общем-то, не удивился. Генную инженерию мы не любили, можно сказать, из принципа, а старых разработок нам вполне хватало. Возможно, люди на их этапе развития уже могут иметь какую-либо технологию в этой области, неизвестную нам. Научились же они ментальному кодированию.
— Сайринат, ты сможешь проверить активность нового генотипа Ангелины? Я боюсь, она может начать мутировать.
— Сомнительно. Многие её органы и так по строению не отличаются от органов ликвидаторов. Если какие-либо изменения в физическом плане и будут, то незначительные. Скорее всего, это даже пойдёт Лине на пользу.
— И всё же, проверь.
— Мне понадобится помощь гончих. Моя специализация очень далека от прикладной генетики.
— Я бы поспорила с этим утверждением, — ответила Анриль.
— И много времени это займёт? — спросила Лина.
— Не знаю. Никогда не занимался ничем подобным. Будет интересно. Анриль, а что за технология переписывания ДНК с помощью вируса?
— Посмотри сам. Эта информация не является закрытой. Но, по моим ощущениям, это знание окажется для тебя бесполезным.
— Хорошо. Лина, когда приступим к исследованиям?
— Как можно быстрее. Хочу понять, что со мной сделали и чего мне ждать. Кстати, я должна буду на днях вернуться и отчитаться перед Командиром.
— Собираешься в их группу? — спросил я.
— Возможно. Надо же начинать с чего-то возвращение в человеческий мир.
Я не думал, что это удачный выбор, но не мне было решать. В конце концов, что я сам знаю о людях?
В конечном итоге, моё участие в исследовании свелось к тому, что я помогал налаживать аппаратуру, а гончие занимались, собственно, анализом результатов. Они бы и с аппаратурой могли справиться без меня, но не хотели каждый раз лазить по базам данных и искать инструкции к технике. Природа посмеялась над ними, наделив не очень хорошей памятью. Но, учитывая, что гончие имеют прямой доступ к большинству баз данных нашего государства, память им нужна только для хранения личных впечатлений.
Насчёт Лины я не ошибся. У полукровки определённо просыпались дайр'анские инстинкты со всеми вытекающими последствиями. Мне стало неловко общаться с ней, особенно смотреть на неё во время разговора, хотя раньше мне это нравилось. Для меня она всё ещё оставалась ребёнком, и дело тут было не во внешности, а в её психике и отношении к миру. Лина только начала заново осознавать сложность бытия, память к ней возвращалась крайне медленно. Словом, я не воспринимал её как взрослую охотницу, а, когда испытываешь невольную тягу к детям, появляется очень противное ощущение…
С другой стороны, всё было вполне логично: у Лины был запах взрослой охотницы, а их я давно не видел, она неосознанно пыталась меня соблазнить, пусть и не очень успешно. Я не мог совсем не реагировать. Но из собственного опыта знал, что объяснить Лине, что именно она делает не так, не смогу. Немного другой наклон головы, чуть более продолжительный взгляд из-под прикрытых век — ощущение притягательности складывается из незначительных, казалось бы, деталей. И, даже если я отмечу и запомню их все, Лина всё равно не сможет за собой уследить. А я почему-то не решался даже намекнуть, что именно меня теперь не устраивает в нашем общении, хотя полукровка сама заметила, что я стал вести себя с ней по-другому. Что характерно, на вопрос, что именно изменилось, она тоже не смогла ответить.