Я подошла к выходу из пещерки и осмотрелась. Луны не было видно в ясном светлеющем небе. В нескольких метрах от входа по камням бежал быстрый горный ручей. Воздух здесь был особенным, более чистым, чем в больших городах, однако даже здесь чувствовался запах человеческой грязи. Неужели на всей Земле не осталось ни одного места, где нельзя почувствовать людскую цивилизацию? Не может быть, чтобы человечество так сильно изменило и отравило свою планету-мать! Или может?
Сознание всё ещё было слегка затуманено. Я встряхнулась и подошла к Сайринату. Голова воина была опущена, глаза закрыты. Из него словно вытащили стержень, поддерживавший его всё это время. С самой первой нашей встречи ликвидатор казался мне несгибаемым, непобедимым. Даже в ту ночь, когда он рассказывал мне о своём прошлом, это ощущение не исчезло, а усилилось. А сейчас он выглядел уязвимым. И вряд ли это последствия простой физической усталости.
— Сколько сейчас времени? — спросила я.
— Половина пятого утра. Скоро рассвет, днём нас не смогут искать. Никто не доберётся сюда раньше срока. Я принял дозу пять часов назад, во время остановки. Осталось ещё два с половиной часа. Свяжи меня.
— Не слишком ли рано?
— Я хочу проверить, насколько хорошо у тебя получится. Свяжи меня.
Я огляделась в поисках чего-нибудь подходящего для этой цели. В углу пещеры лежало что-то, похожее на провода.
— Думаешь, это подойдёт? — спросила я.
— Да. Тебе когда-нибудь приходилось кого-нибудь связывать?
— Возможно. Моя память восстановилась не полностью.
Взяв непонятные шнуры, я подошла к воину и, следуя его объяснениям, начала его обездвиживать. При этом меня почему-то не покидало ощущение абсурдности происходящего. Но, по крайней мере, я немного согрелась: воздух в пещере был прохладным, а от ликвидатора исходило тепло.
С четвёртой попытки мне удалось всё сделать правильно. По просьбе Сайрината, я привела его в полувертикальное положение, и теперь он вновь сидел, прислонившись к стене.
— Так и будешь сидеть два часа упакованный? — спросила я.
— Да. Знаешь, раньше мечтал о безумии. Но меня лишили и этого. Впрочем, никто не знает, было бы мне лучше, если бы я сошёл с ума. Возможно, я бы испытывал ещё более сильные мучения. Я считал, что последние несколько часов после того, как я уже не смогу повернуть назад, будут самыми лёгкими, но это не так. Возможно, действие препарата ослабевает, но только теперь я начал нервничать. Это очень глупо. Какой смысл изводить себя, когда поздно что-то менять?
— Люди постоянно делают так. Изводят себя, когда всё уже решено.
— Но это люди. Мне кажется, что, чем дольше я живу на Земле, тем больше приобретаю черт местных аборигенов, хотя не общаюсь с ними. Странно.
— Но ты же изучаешь людей. Может, поэтому заимствуешь у них какие-то черты? Может такое быть?
— Я не знаю. После заражения моя психика — джунгли. Я сам иногда с трудом понимаю, что происходит в моей голове. Я занимаюсь самоанализом, но всё чаще не нахожу ответов и путаюсь в себе. Это почти пугает.
— Многие так всю жизнь не понимают себя. Что в этом плохого?
— Ты ведь не хочешь, чтобы я лишился рассудка? — он резко сменил тему.
— Не хочу.
— Тогда никуда не уходи. Я должен чувствовать, что ты рядом, что мне есть, к кому возвращаться. Так у меня будет шанс.
Я некоторое время колебалась, прежде чем задать следующий вопрос. Потом подумала, что другого шанса может не быть, и решилась:
— Сайринат, как ты на самом деле относишься ко мне?
— Я не знаю, — тихо ответил он.
— Не знаешь? — удивлённо переспросила я.
— Я чувствую, что привязан к тебе, но как именно — не могу понять. Ты мне нужна. Это всё, что я знаю.
Сайринат выплюнул сгусток горящего яда.
— Красиво горит, — сказала я, протянув руку к огню. — А много ты можешь выплюнуть яда?
— Не очень. Миллилитров десять за раз максимум, и то вряд ли. Но он быстро вырабатывается, если необходимо.
Словно в подтверждение своих слов, Сайринат плюнул ещё раз. Огонёк разгорелся сильнее. Разговор не клеился. Мы оба сильно нервничали, и отвлечься не получалось. Мне казалось, что воин слегка дрожит. Я хотела думать, что это от холода.
Я кое-что узнала о нём. Сайринат рассказал, как он взрослел, мучимый комплексом неполноценности, как понял, что может отомстить своим обидчикам. Он начал рисовать, потому что его мать любила живопись. Рассказал о своём единственном друге, о сопернике и о первой любви. К несчастью, обстоятельства не позволили им быть вместе, хотя, возможно, у неё остался ребёнок от него. Потом у Сайрината было много охотниц, но покорить его смогла лишь одна.