Тишина в зале такая, что если бы длинный шептал, то все равно во всех углах было бы слышно. Но он кричит. Он кричит как ишак, возбужденный возможностью акта любви. Он кричит, и его слова отскакивают от стен рикошетом:
— Семнадцать! Восемнадцать!
Шустрый делец ногти грызет, словно семечки: видел же, как эту картину подвезли, надо было прямо у входа миллион франков предложить, да и увезти картину еще до аукциона.
— Двадцать один! Двадцать два! Двадцать три! Самые пронырливые из журналистов давно в зале. Через все кордоны пробились. Настю снимают и шедевр двадцатого века — картину «Вторая мировая война».
— Двадцать четыре миллиона франков! Вот тут-то в левом дальнем углу рука господина в сальном галстуке опустилась. На двадцать четыре согласны оба. Но господин в левом углу выше этого не пойдет. А господин в правом углу? Его рука победно поднята.
— Двадцать пять миллионов франков! В правом углу рука поднята. В левом нет.
— Двадцать пять миллионов франков, раз… Все головы — на господина в левом углу. Он спокоен. Он невозмутим. Он слегка улыбается, выражая непонимание тому вниманию, которого он удостоен. Его руки скрещены на груди.
— Двадцать пять миллионов франков, два! Господин разводит руками, показывая публике, что выше головы не прыгнешь. Цена немножко кусается…
— Двадцать пять миллионов франков… три!
— 4 -
Руди Мессер знал, что в самый последний момент все взгляды, все без исключения будут обращены к нему.
Он дождался этого момента. Он потянул ноздрями воздух в себя, как бы стараясь вдохнуть его весь. В это же время он своим взглядом как бы втягивал их взгляды в себя. Он не знал, почему надо так делать, он просто делал.
Сотни глаз превратились в одну пару титанических черных глаз…
Спокойно и уверенно он представил черную точку меж этих глаз, в мгновение рассмотрел ее внимательно и сказал…
— 5 -
Бабахнул молоток в сверкающую тарелочку: б-б-о-м-м-м! Ах, что же тут началось. Тишину разорвало в клочья, в мелкие, глазу незаметные клочки, разорвало, словно манекен гранатой РГД-33. Взревели разом дамы и господа, как верблюды, требующие любви. Люстры хрустальные зазвенели от крика, визга и писка, от аплодисментов и топота.
Журналисты на Настю приступом:
— Мадемуазель Стрелецкая!..
— Мадемуазель Стрелецкая, как всемирно признанный гений и лидер русского суперавангарда, что могли бы вы сказать по поводу…
Полицейские наряды (их к концу торгов в зале было уже пять) проявили профессионализм. Интенсивным мордобоем приступ отбили. Личная безопасность выдающегося мастера-новатора мадемуазель Стрелецкой гарантирована и обеспечена: отбивая напор, полицейские сумели вывести ее в соседнюю комнату. Туда же эвакуирована картина — одно из величайших достижений культуры двадцатого века. Туда без увечий и телесных повреждений был вынесен на руках неизвестный господин, купивший картину. После этого, перегруппировав силы, пять полицейских нарядов внезапным напористым рывком вышибли публику из зала, а уж на улице конная полиция размашистой рысью, палками резиновыми, рассекая воздух и чьи-то скальпы, довершила разгром, разогнав нахлынувшие толпы.
— 6 -
И сказал: «А меня тут нет». Подумал немного и добавил: «И никогда не было».
— 7 -
В соседнем пустом зале ошалевшая дирекция аукциона дает прием в честь выдающегося мастера мадемуазель Стрелецкой и неизвестного господина, купившего шедевр. Вернее, в честь представителя того господина. Звон бокалов. Тихий рокот пришибленных людей. Суетятся срочно вызванные из соседнего ресторана официанты. Все — бестолковым экспромтом.
Директор поднимает бокал шампанского и, не находя слов для такого случая, попросту выпивает. Вместе с ним пьет длинный с молотком. За свою жизнь он такой сделки не имел. Дирекция получит десятину, а он лично — процент от этой десятины. Десятина — два с половиной миллиона. Из них длинному персонально — двадцать пять тысяч франков. За день работы. За то, что цифры выкрикивал. Так это же не все: он сегодня не только шедевр Стрелецкой продал, сегодня были и Шишкин, и Фаберже, и Айвазовский. То, понятно, мелочи. Но и они на дорогах Европы не валяются. Прикинул длинный, сколько ему сегодня достанется, сам себе не верит.
В зале, кроме великой художницы и ободранного господина, — только свои. И все равно народу набивается. У победы всегда много родственников. Шампанское — ящиками, ящиками, ящиками.
Между выпиванием и поздравлениями — формальности. Господин с обтрепанными рукавами отдает директору чек на двадцать пять миллионов франков. Подпись: Червеза.
Легкое замешательство: а разве сеньор Червеза знал заранее, что именно такой будет цена?
На неожиданный вопрос после короткого размышления найден ответ: нет, конечно, сеньор Червеза не мог знать, какая будет цена. Двадцать пять миллионов франков — это максимум, выше этого сеньор Червеза не стал бы подниматься. А если бы цена оказалась ниже, он бы просто прислал другой чек.
Вот как? Убедительно.
Чек принимают представители «Лионского кредита», связываются с «Барклаем». «Барклай» подтверждает наличие такой суммы на личном счету сеньора Червезы. Между двумя банками — обмен бумагами. Сумма перечисляется со счета сеньора Червезы на счет владельцев аукциона. Теперь из этой суммы дирекция оставит себе десятину. Из этой же суммы будет заплачен налог государству. Остальное — создательнице шедевра. Счетовод вычисляет проценты и выписывает чек на 17 225 741 франк и 55 сантимов.