Я давно мечтал посмотреть справедливую кару, но видел только, как потрескивает пламя фитиля, расходятся блики от огня, бегут по стенам, темным ликам икон и растворяются во мраке заповедных ниш. Отец ничего не замечал. Стоял на коленях, гипнотизируя свечу. Поэтому я решился. Вдруг увижу длань божью, спускающуюся с небес, чтобы затушить пламя жизни. Я вжал кнопку на оправе, наставив окуляры на подсвечник. Свет перестал мигать. Стало теплее. Температура так быстро поднималась, что я затаил дыхание. Судьбоносный момент приближался. Его больше не могли испортить мерзкие ухмылки за спиной. Даже люди не способны сглазить чудо!
Хлопок огонька на фитиле заставил вздрогнуть. Мне даже показалось, что его почти беззвучный пшик прокатился гулким эхо по храму и, потрепав на прощание, погасил пламя. А я не мог оторваться от всевидящих ок. На вязкой записи, бегущей по поверхности линз, от свечи протянулся едва различимый луч. Я чуть не задрожал от благоговения. Просчитал траекторию и медленно повернулся. Ядовитые улыбки растворились в пресных лицах, но я лишь скользнул по ним взглядом. Разве могут они понять, свидетелями чему стали? Все их умишки заняты только собой. Они не способны увидеть чуда, даже когда оно летит перед самым их носом. Я проследил до самого окончания луча и наткнулся на грязный сапог, торчащий из-за колонны.
Отец поднялся с колен. Его напряженное лицо разгладилось. Всевышний подал знак, можно приступать к богоугодному делу… но, проследив мой взгляд, он сощурился. А когда в темноте у колонны блеснула кислородная маска, потемнел и поник. Богу не нужен фильтр для очистки воздуха.
— Выйди из тени! — приказал он.
Голос неуловимо изменился в мгновенье растеряв всё добродушие.
— Вы не понимаете, — заикаясь, протянул человек из правления. — Меня заставили, — он поднял перед собой цилиндр уничтожителя воздуха, словно защищаясь.
В отличие от нашего старого оружия — новое даёт абсолютную уверенность в исходе. Оно не промахивается, а мгновенно разрушает молекулы кислорода в заданном объёме воздуха.
— Нас обманывали? — уточнил я. — Он сам тушил свечу?
Вокруг засмеялись. От их дурного хохота тряслись стены и вздрагивали святые на изразцах.
— Это первый раз, — запищал человек из правления, но по его сморщенному лицу было видно, что он врёт.
— Прости, — пробормотал отец, глядя только на меня. — Я подвёл бога, свою жену и сына.
Я сделал шаг, но он протестующе поднял руки.
— Всевидящие оки теперь твои.
Я так испугался, потому что думал, что этот момент никогда не настанет.
— Уходи! Тебе здесь не место! — он так резко вскочил, что я отпрыгнул.
Человек из правления закрылся руками, и уничтожитель включился. Не думаю, что он сделал это нарочно. Скорее такова воля божья. Едва различимый луч скользнул по отцу и свалил его замертво. Кислород в крови, лёгких и органах мгновенно распался на атомы. Маска лопнула, изрыгнув чёрный дым. А я не мог оторваться от всевидящих ок. В толще стекла не было ничего: ни лучезарного силуэта, ни безгрешной души, ни даже отблеска райских небес. Только побелевшее лицо человека, который обо мне заботился. Внутри всё перевернулось. Страшно было даже шагнуть, но я сделал так, как он хотел. Бросился к выходу, пока они не опомнились. Мысли кончились, остались только запрограммированные действия. Мимо пролетел притвор. Руки закинули за спину рюкзак, патронташ и подхватили автомат. За спиной хлопнула дверь, и я вывалился во мглу.
Вдалеке сверкала вывеска над правлением. С ней перемигивался указатель центральной станции питьевой воды. Слева — склады оборудования для очистки воздуха, над которыми на ночь погасили сверкающие буквы. А я решал, как сделать правильный выбор. Теперь, когда его на самом деле не стало. Как жить самому? Настало время вопить и бить прикладом в стену, но я не умел вести себя как другие. Переживать, чувствовать, проявлять эмоции. Мне осталась единственная доступная функция «или» — уйти или отомстить. Я покосился на индикатор маски — три часа до разрядки батареи. Если убью их человека, новый мне в правлении не дадут. Не убью — предам отца. Он защищал меня, никому не позволяя навредить. Если меня прикончат ради мести, разве это не будет таким же предательством? Я снова посмотрел на индикатор батареи. Люди не знают, когда им суждено умереть. У меня было три часа. Много это или мало, решать только мне. В этом заключается свобода?