— Знаешь, Миро, мне кажется, именно такой удивительный человек… мужчина… муж, как ты, и нужен Кармелите, — при этих словах в глазах у Максима мелькнуло что-то такое, чего Миро потом долго не мог забыть.
— О чем ты?
— Знаешь, мне кажется, что только ты можешь защитить Кармелиту от ее же собственного отца. Только ты. Потому что ты — цыган.
— Да при чем здесь — цыган или нет?! Ей нужен ты! Ты, а не я! И это самое главное.
— Конечно, нужен ей я! Именно поэтому она убежала от меня из зала суда?
— Она убежала потому, что дала слово отцу, что никогда не будет с тобой встречаться и выйдет замуж за меня.
— Ну вот. Она и просватана за тебя. Дала слово отцу. Согласилась стать твоей женой.
— Это было не ее желание! Так захотели наши отцы!
— Да. Причем один из них так сильно этого захотел, что решил засадить меня в тюрьму на двенадцатьлет.
— Максим, ты не прав. Баро тут ни при чем. Ведь ты был с ружьем. Откуда он знал, стрелял ты или кто-то другой?
— А тебе не кажется странным, что его охранник сначала обвинял меня, был готов отдать на расправу.
А потом полностью оправдал в суде? И Баро здесь, естественно, ни при чем?
— Нет, ну, он барон. Он всегда “при чем”. Но отвечать за других, принимать решения — дело сложное. А вообще-то, Баро не способен на подлость.
— Знаешь, Миро, а я уверен, что Баро способен не только на подлость, но и на убийство. Если, конечно, человек ему очень мешает.
— Вот уж этого точно быть не может!
— Может, Миро. Может! Раньше я еще сомневался. А теперь уверен, что Баро может приказать убить человека! Например, меня… Да не только может. А уже и приказывал!
Дверь в Светкину квартиру-студию была открыта. Кармелита не стала звонить. Проснулась в ней какая-то детская игривость: вот сейчас зайдет к подружке, да и напугает ее: “Гав!!!”
Но тут же сама страшно перепугалась. По дому разносились какие-то страшные звуки. То стон, то будто всхлипы, то вдруг долгий трубный рев. Кармелита и представить не могла, что же это такое. Может, канализацию прорвало? Или у Светки там, в студии, припадок какой-то случился (хотя раньше, за все время их дружбы, вроде бы никогда подобного не бывало).
Кармелита побежала на звук.
И обнаружила Свету в студии. Она сидела на табуретке и дула в саксофон, старательно пузыря щеки. Правда, выдуть из него хоть что-то путное явно не получалось. Вместе с тем было видно, что этап теоретической подготовки Светой уже пройден — рядом с ней валялся неведомо где найденный старый, потрепанный “Самоучитель игры на саксофоне”. Увидев Кармелиту, подруга отложила инструмент.
— Кармелитка! Хорошая моя! Ну где жты столько времени пряталась?
— О-о-о-о-о! Света, похоже, я пряталась от этих ужасных звуков. Знаешь, я так испугалась, думала, у тебя трубу прорвало. Или приступ какой-то…
— Какие трубы? Какой приступ? Что, не видишь, учусь играть на саксофоне.
— Вижу, Светочка. Вижу и, что самое страшное, слышу! А зачем?
— Ну хотя бы затем, что музыка от всего лечит.
— Да, только вот твое исполнение вряд ли можно назвать музыкой.
— Это пока. Не… ну ты хочешь все и сразу! Я только учусь. Ты же знаешь, я упорная, у меня все получится.
— Мне кажется, что тебе лучше все-таки живописью заниматься.
Света надула губки.
— А вот с этим все, баста. С мольбертом я покончила навсегда.
— Почему?!
— Потому что нужно иметь смелость признаться себе самой: с живописью у меня ничего не получилось. Больно, конечно, но…
— Это еще что, — Кармелита вздохнула. — Вот у меня, Светочка, с жизнью точно ничего не получилось!
— Не нужно так… Жизнь твоя, и только ты знаешь, что с ней делать! И еще есть столько времени, чтобы все получилось.
— Да. Если бы еще знать, что нужно делать, чтобы все получилось, — Кармелита снова тяжело вздохнула.
Света заглянула в глаза подруге:
— Что, совсем-совсем тебе идти за Миро не хочется?
— Да. Как представлю, что замуж за него выходить, мне просто страшно становится. Понимаешь, вот он такой красивый, хороший… А мне — страшно!
— Ну и не выходи за него замуж! Зачем же так себя мучить?!
— Не могу, я слово дала. Я теперь просватанная невеста.
— Да Боже мой! Но ведь просватанная — еще не значит замужняя. Ну, дала слово, ну, забрала его обратно. Гусар — хозяин своего слова.
— Нет, Свет, ты не понимаешь. То гусар, а мы цыгане. Цыган должен держать свое слово. Это очень важно.
— А мне кажется, есть вещи гора-а-аздо важнее.
— Какие, например?
— Что тебе, как ребенку, все объяснять? Любовь, например. Что скажешь? Любовь, если хочешь, это стихия, которая сметает все на своем пути: законы, слова, правила…