«Каменный шатер XVI века сыграл в древнерусском зодчестве не меньшую роль, чем смелая конструкция купола Флорентийского собора в архитектуре итальянского Возрождения», - пишут М. Ильин, П. Максимов и В. Косточкин в многотомной «Истории русского искусства».
Церковь в селе Красном надо поэтому рассматривать в ряду всего русского строительного дела.
И если мы патриоты национальной культуры, если мы наследники духовных ценностей, то обязаны сохранять каждое значительное, более того, вообще каждое свидетельство этой культуры.
Интереснейший памятник поселка Красное, конечно, следовало не только сохранять (консервировать), но обязательно реставрировать, придать ему - на основе научного изучения - первоначальные формы, выявить с возможной полнотой своеобразие его архитектуры. Мало было одной консервации, церковь заслуживала кропотливых восстановительных работ, пусть достаточно дорогих, но вполне оправданных, окупаемых той ценностью, что не поддается денежному измерению. Вот что следовало понять аптекарю, тем людям, кто разделяет его узкое мнение.
Разве не горько было видеть запустение храма в подмосковном селе Прусы? Эта шатровая церковь, расположенная недалеко от Воскресенска, сколько лет стояла без помощи, разрушалась, тогда как заслуживала она лучшей участи. Недалеко от села Прусы находится церковь села Городни. Оба памятника шатрового зодчества XVI века составили бы своеобразный музей под открытым небом, тем более необходимый, что рядом проходит железная дорога и к памятникам попасть несложно.
Кому хранить древности? Всем нам, русским людям. Всем без исключения, независимо от того, кто мы. Профессия, уровень образованности не имеют значения, важно другое: чувство Родины, память о ее сердце, тысячелетней истории, о десятках поколений, бывших до нас на Русской земле.
С великим почтением отношусь я к реставраторам, умнейшим хранителям древности. Более того, с любовью, хотя близко знаком лишь с несколькими из них.
Я с уважением думаю об их непрестанном, напряженном труде, для которого немыслим перерыв, остановка. Труд этот походит на работу романиста, каждый день садящегося за рабочий стол, чтобы через два-три года родился на свет выношенный плод его сознания и сердца. Сравнение не надуманное: на самом деле, некоторые, особо сложные для расчистки иконы реставрируются по нескольку лет (помните, «Никола Зарайский»?), и все это время реставратора не оставляют мысли о результате его работы. Специфические трудности, техника ведения раскрытия и закрепления красочного слоя требуют столь долгого времени для благополучного исхода этой работы.
Когда я бываю в художественном научно-реставрационном центре (это в Москве, на Большой Ордынке), я с почтением и робостью смотрю на «колдовство» ученых-художников, на потемневшие краски икон около их внимательных лиц, на «волшебные» инструменты, с помощью которых «оперируют» специалисты. Тишина, чужая сосредоточенность определенно действуют на меня: хожу на цыпочках, разговариваю вполголоса. И люблю молчаливых этих людей. Вот некоторые из них опять облазили глухомань, обошли десятки деревень, опять пропадали четыре месяца ради своих не всякий раз удачных поисков. А с наступлением тепла вновь уйдут они с поисковыми группами.
Такое повторяется из года в год. Найденные иконы, медные складни, ладанки, деревянные скульптуры вывозятся в мастерские, где лучшим из находок предстоит обрести первозданный вид, где они классифицируются, изучаются, тем самым занимая свое место в ряду великой древнерусской культуры.
Кажется, реставрационная наша наука достигла сейчас чрезвычайно высокой ступени мастерства. Специалисты (конечно, с несомненной помощью рядовых энтузиастов) сумели прочитать не одну стертую страницу в истории отечественного искусства. Они проявили удивительную настойчивость и мужество в расследовании загадок нашей культуры. Наконец, они показали образцы научной добросовестности и художественного вкуса. Мы, зрители, могли узнавать это из периодически устраиваемых выставок-отчетов.
Первые три выставки могли видеть люди старшего поколения: они, выставки эти, были развернуты полвека назад. Первые итоги убедили бы любого скептика.
Всероссийская комиссия по сохранению и раскрытию памятников живописи экспонировала «Троицу» и Звенигородский чин Рублева, древнейшие русские иконы - «Спас Златые власы», ярославскую «Оранту», - высокие по качеству исполнения иконы Благовещенского собора Московского Кремля. «Вновь открытые памятники могли прославить любую художественную галерею мира», - справедливо считает реставратор Савелий Ямщиков, один из нынешних продолжателей реставрационной науки, у истоков которой стояли такие благородные и бескорыстные ученые, как профессора Н. Лихачев и В. Сычев, реставраторы С. Чураков и Н. Мнева. Однако впереди предстояли новые радости.