С тех пор в доме Вулричей воцарился закон добродетели. По мере того как Блайт взрослела, она должна была неукоснительно соблюдать строгий распорядок дня и вырабатывать в себе такие качества, как сдержанность, способность к самоотречению и ответственность. Она рано стала самостоятельной, а вскоре и вовсе превратилась в единственную опору для всей семьи. Блайт пришлось научиться шить, поскольку Нана терпеть не могла этого занятия; она научилась быстро считать, так как цифры вызывали у Уолтера головную боль. Блайт сама стирала свою одежду и растапливала камин у себя в спальне, потому что служанки всегда были загружены работой. Мало-помалу она научилась экономно вести домашнее хозяйство, что оказалось немаловажно, поскольку уже тогда появились первые признаки надвигающегося разорения. Да, пожалуй, именно ответственность за других стала главным предназначением Блайт в этой жизни, ибо, как верно подметила Нана, у внучки оказались вполне подходящие для такой миссии плечи.
Мнение бабушки о том, как должна быть сложена порядочная леди, оставило неизгладимый след во впечатлительной душе Блайт. Со временем она научилась маскировать соблазнительную женственность своей фигуры и прятать под ресницами дерзкий блеск необычных глаз. Впрочем, это сослужило ей хорошую службу. Во всей Филадельфии не было незамужней женщины, считавшейся более порядочной, чем Блайт.
Она оказалась одной из немногих, которой во время девятимесячной оккупации Филадельфии англичанами удалось сохранить девственность и незапятнанную репутацию. Когда «красные мундиры» строем вошли в город, многие добропорядочные жители спешно покинули его, не желая мириться с вторжением англичан. Оставшиеся женщины были или ярыми монархистками, или явно пытались извлечь выгоду от присутствия англичан, раскрывая им свои объятия в прямом и в переносном смысле. Блайт стала заметным исключением из общего правила. Она буквально разрывалась на части между домом, где лежала больная Нана, магазином и товарным складом. Ее, разумеется, чрезвычайно раздражали назойливые интенданты с их сальными шуточками и грязными намеками. Вскоре Блайт прозвали «самой неприступной и холодной леди» во всем городе. И англичане, и те, кто принял их сторону, перестали иметь с ней дела, благо, вокруг было полно женщин, всегда готовых услужить непрошеным гостям.
Утренняя прогулка несколько остудила воинственный пыл Блайт. Однако не успела она войти в обшарпанное помещение фрахтовой компании Вулричей, как навстречу ей бросился Дуглас Каррик – клерк, многие годы проработавший в компании – и огорошил известием о том, что последний фургон с товарами не достиг места своего назначения. По словам кучера, неделю спустя добравшегося до ближайшего аванпоста, на них напали индейцы, правда, они оказались очень светлокожими и к тому же чертовски хорошо говорили по-английски.
О Господи, только этого ей не хватало! Разве можно переварить такое сообщение, особенно на голодный желудок?! Блайт надеялась, что после ухода англичан состояние ее дел заметно улучшится. Однако в городе возникла целая сеть магазинов, а благодаря спекуляции «расплодились» мелкие лавочники. Бывшие поставщики и покупатели мгновенно приспособились к новым условиям, и дела торговой компании Вулричей пошли из рук вон плохо.
Блайт подавила подступающие слезы, стараясь не дать отчаянию окончательно сломить себя. Неприятности сыпались на нее как из рога изобилия. Пропавший фургон должен был доставить товары для магазина, ведь на складе давно уже совсем пусто – так пусто, что даже мышам нечем поживиться. Да и в магазине дело обстояло не лучшим образом: полупустые полки не только не привлекали, а, наоборот, отпугивали покупателей. Над семейством Вулричей нависла угроза полного разорения.
Вскоре появилась заспанная продавщица Мери, и Блайт отправилась вместе с ней в магазин, чтобы навести там порядок и расставить по своим местам жалкий товар. Повязав видавший виды передник, она с ожесточением принялась за работу, надеясь таким образом отвлечься от мрачных мыслей. Но не тут-то было. Каждый взмах щетки, каждое движение влажной тряпки напоминали Блайт об упадке, в котором находился теперь некогда процветающий бизнес Вулричей. Казалось, в магазине осталась одна пыль. Не успели они закончить уборку, как пыль появилась снова… Вот во что превратилось бывшее состояние Вулричей!
Блайт закрыла глаза и утомленно прислонилась к полкам возле двери, ведущей в помещение склада. Из пустого магазина до нее донеслись приглушенные голоса, и она сразу же узнала их.
– … уже несколько месяцев нет новых товаров, – громко прошептала Дора Франкел, совершенно не заботясь о том, что ее могут услышать. – Не знаю, зачем я вообще сюда захожу, наверное, только из сочувствия бедному Уолтеру.
– Может, ты хочешь сказать «бедной Блайт»? – довольно различимо прозвучал в ответ шепот тучной Бьюлы Хендерсон.
Бьюла Хендерсон и Дора Франкел были самыми известными сплетницами в Филадельфии. Они регулярно обходили все магазины, собирая пикантные подробности о «покупательских» пристрастиях той или иной знатной горожанки и несказанно раздражали лавочников тем, что сами практически никогда ничего не покупали.
– Бедная Блайт, – понизила голос Дора. – Мне кажется, все беды идут от ее воспитания. Весь город знает, что она засиделась в девках: скоро двадцать, а у нее ни жениха, ни приданого. Разумеется, раньше Блайт была слишком хороша для местных парней, а сейчас, когда Уолтер разорился… Ей давно следовало бы окрутить какого-нибудь английского офицера, как это сделала моя Сара. Однако Блайт такая старомодная и своенравная. Строит из себя королеву…
«Ну, нет, с меня довольно, – решила Блайт. – Эти драные кошки стоят себе посреди моего магазина и сплетничают как ни в чем не бывало, обвиняя меня во всех несчастьях семейства Вулричей! Хватит, сейчас я им покажу!
– Блайт совершенно забыла, как должна вести себя настоящая леди, да, совершенно забыла, – поддакнула в этот момент Бьюла Хендерсон. – Стоит только взглянуть на ее руки, и любой это сразу поймет. А одежда?! Блайт одевается словно поденщица в каком-нибудь богатом доме. Создается впечатление, что у нее нет ничего получше.
Гнев Блайт мгновенно улетучился. Она уставилась на свои грубые, покрасневшие от работы руки и, вспыхнув от стыда, торопливо спрятала их под передник. Слова Бьюлы глубоко задели ее гордость. Ведь у нее действительно не осталось хорошей одежды: Блайт давно продала все более или менее приличное. К тому же у нее просто не было времени, чтобы делать себе замысловатые прически или украшать свою одежду вышивкой. Ее так давно не приглашали на приемы… Блайт глубоко вздохнула, чувствуя, как закипают на глазах горячие слезы: ей больше не хватало времени быть истинной леди.
Вот уже год, как Блайт окончательно оставила надежду когда-нибудь выйти замуж. Ей уже наверняка никогда не испытать волнения невесты, готовящейся к свадьбе. Не будет ни подвенечного платья, ни восхищенных взглядов, ни нежных вздохов в темных аллеях старого сада. Судя по всему, судьба уготовила Блайт совершенно иную, одинокую жизнь, наполненную лишь чувством долга.
У нее внутри вдруг опять появилось какое-то странное ощущение, но теперь это больше напоминало урчание голодного желудка.
Ярость охватила Блайт с новой силой.
– Леди, вы желаете что-нибудь купить? – с вызовом спросила она, появляясь перед двумя сплетницами.
Уперев руки в бока, Блайт скользнула глазами по Бьюле Хендерсон, затем уставилась прямо в лицо Доры Франкел, со снисходительным видом щупающей белый муслин. Оставив в покое материю, рука Доры судорожно вцепилась в свою все еще пустую хозяйственную корзинку.
– Нет, пожалуй, у вас не найдется подходящей ткани для подвенечного платья, – вкрадчиво произнесла Дора. – Моя Сара, как вам известно, скоро выходит замуж за лейтенанта Ричарда Гревелла… британского гренадера.