Клиган прекрасно понимал, что противник, вынуждая его атаковать, пытается выиграть время, измотать его. И вот очередной удар расчертил воздух. Не парируя удар, Сандор уклонился, ушел. И снова. И еще раз. Звон и лязг мечей, быстрое мелькание клинков — причудливый танец смерти. Нужно было зажать Болтона, ограничить ему простор для передвижения, заставить сражаться, но как?
В следующее мгновение их мечи вновь скрестились в воздухе над головами, затягивая заунывную песнь, от которой Сансу передернуло несколько раз. Пару секунд противники толкали друг друга, пытаясь опрокинуть, а затем Русе, чувствуя напор Пса, отпрыгнул назад, освободившись от захвата, ибо не мог выдержать прямой удар соперника, превосходящего его по силе. И вновь Клиган бросился вперед, вращая своим мечом. И тут стало ясно, что в более свободном бою, где можно повести плечом, где было место для замаха, тяжелый двуручный меч значительно превосходит «бастард». Отбив несколько ударов Болтона, ударов отчаяния, поскольку ни один из них не причинил серьезного вреда, Клиган вновь увел меч в сторону, но так и не смог нанести удар, так как соперник рубанул его по левому плечу. В ту секунду Санса, не отводившая глаз от своего защитника, отчаянно вскрикнула, ухватившись в гриву своей лошади. Лезвие ударило по наплечнику, погнув его, но, когда Русе потянул клинок назад, разрезая металл бригантины, Сандор перехватил его руку и что было сил ударил под локоть, переламывая кость. Русе покачнулся, даже присел на ослабевших ногах, но потом все же нашел силы распрямиться. Он больше не пытался защищаться, а лишь в бессильной злобе смотрел на своего врага, поскольку силы поднять меч и продолжать схватку у него уже не было. Правая рука обвисла, а левая, сумевшая перехватить «бастард», из последних сил сжимала рукоять, чтобы не выронить оружие на землю. Превозмогая боль, Русе старался держаться на ногах, но последний удар отразить так и не смог. Клинок Пса вошел в его грудь, пропоров тело практически до бедер. И заливая своей кровью утоптанный снег, узурпатор Винтерфелла рухнул вниз, в последний раз взглянув на холодное солнце, а потом вечная ночь заволокла своей пеленой его глаза, а дух покинул темницу бренной плоти.
В ту же секунду его сын, не желавший мириться с поражением отца, а точнее с потерей земель, кинулся на Пса, обнажив свой клинок, но Клиган одним лишь ударом сбил его с ног, вонзая острие меча в грудь распластавшегося на снегу душегуба.
Оглушительный взрыв аплодисментов сопровождал эту победу. Последний раз толпа так рукоплескала ему на турнире Десницы, когда он схлестнулся с собственным братом, желая защитить Лораса Тирелла, но, проследив за взволнованным взглядом Сансы, он увидел, как из разрубленного доспеха сочились тонкие струйки крови, стекая по руке. В пылу схватки Клиган даже не заметил этого ранения, но теперь острая боль в плече возвестила о себе, сковав движения. С одного маху запрыгнув в седло, он, левой рукой натянув поводья, сделал небольшой поклон королеве.
Дело было сделано. Ворота в Винтерфелл были открыты, а замок свободен от узурпаторов. Едва ли кто-то из запуганных защитников решится противостоять целой армии. Сколько ночей Санса грезила о том, чтобы вернуться домой и теперь просто не могла поверить, что сон стал явью. Будто зачарованная, она смотрела на высокие стены, на башни, до сих пор хранившие на себе отпечатки огненных поцелуев, на ворота, оплетенные железной решеткой. Замок, теплицы, башни изрядно пострадали от пожара. Винтерфелл уже не станет прежним, ибо со смертью ее отца завершилась целая эпоха, но это по-прежнему был Винтерфелл, и наконец-то на троне королей Севера будет сидеть Старк.
Будто зачарованная, она рухнула у ворот родового замка, готовая целовать землю у основания массивных стен. Ее сердце в этот момент готово было вырваться из груди, а душа кричать от рвущихся наружу эмоций. И Санса закричала, но в этот раз не от боли, а от переполнявшей ее радости, тронувшей даже самые холодные сердца.
Переступив ворота, она пешком пошла дальше, вглядываясь в каждый камень, каждую трещинку, где-то в глубине души лелея хрупкую обреченную надежду на то, что мать и отец стоят у входа в главный чертог, ожидая ее возвращения, но никто не встретил ее, не запечатлел родительский поцелуй у нее на лбу, а оттого сердце сжалось от неописуемой грусти.
— Ну что, Пташка, несмотря ни на что ты все-таки вернулась домой!
— Вернулась! — задумчиво проговорила она. — Но дом этот уже никогда не станет прежним!
— Боль ослепляет нас! Не дает поднять взгляд вдаль и с надеждой посмотреть в будущее! — отозвался Клиган, оглядывая картину упадка, царившую вокруг. Всего несколько лет отделяли прошлое Винтерфелла от настоящего, но за это короткое время замок, простоявший тысячелетия, практически обратился в руины, которым пытались предать обжитой вид.
— А ты думаешь, что есть еще надежда?! Люди властвуют здесь лишь до тех пор, пока Белые Ходоки не заявят свои права на эти земли, а дальше мы все падём, а в мире воцарится вечная ночь! Мы пришли сюда не праздновать триумфальное возвращение! Мы пришли умирать! — холодно ответила она, следуя за королевской процессией.
— С чего это вдруг такой пессимистичный настрой? — потирая раненное плечо, ухмыльнулся Клиган.
— Помнится, ты сам не раз мне говорил о том, что девочка, выросшая на сказках должна повзрослеть и научиться видеть истину без прикрас. Или ты хочешь сказать, что у нас есть надежда?
— У нас есть драконы! — отозвался воин, положив руку на ее плечо. — Сегодня ты вернулась домой, не омрачай свое возвращение мыслями о смерти, об этом ты подумаешь завтра, а сегодня позволь себе порадоваться…
— В последний раз! — почти шепотом буркнула она, заканчивая его фразу.
И Санса радовалась, она не была так счастлива с тех пор, как покинула эти стены. Счастьем светились ее глаза, о счастье пела ее душа, им был наполнен каждый ее жест. Девушка заняла бывшие покои своих родителей, которые успели восстановить Болтоны после сожжения Винтерфелла, но все же ее сердце было неспокойно. Какое-то дурное предчувствие неустанно терзало ее мысли, не давая спокойно спать.
Но несмотря на это жизнь потекла своим чередом, неспешно потянулись день за днем. С раннего утра во дворе раздавались тяжелые удары кузнечного молота, готовившего амуницию для предстоящего сражения, то тут, то там сновали каменщики, пытаясь заделать бреши в каменной кладке, с задворок доносился скрежет пилы. Перед замком раскинулись многочисленные бараки для бойцов и наспех сооруженные конюшни, а вскоре из Простора, Долины и Дорна потянулись многочисленные повозки с фуражом для армии.
Все чаще с Севера приходили безрадостные вести о приближении войска падших, и с каждым днем все большее волнение охватывало людей, страшащихся вечной ночи.
Изо дня в день Санса все меньше времени проводила с Дейенерис, погрузившейся в государственные заботы, и с Сандором, практически все время находившегося в дозорах, оттого чувство одиночества, не дававшее ей покоя даже в родных стенах, преследовало ее холодной тенью. А потому девушка стала находить некое успокоение от визитов в крипту, где коротала долгие часы в беседах со своим отцом.
Вот и сейчас, проходя по узкому тоннелю между каменными саркофагами, юная Старк поражалась тому, что раньше эта родовая усыпальница внушала ей истинный страх — ведь каждой клеточкой своего тела она ощущала на себе холодные взгляды предков, но не решалась заглянуть им в глаза. Теперь же, проходя между рядами древних статуй, она старалась запечатлеть в памяти их суровые лики, вспоминая историю каждого правителя, начиная с основателя их рода. Чем глубже Санса уходила в подземелье, тем новее были статуи, держащие в каменной хватке древние мечи. Некоторые уже совсем ветхие, готовые обратиться в прах от малейшего прикосновения, другие проржавевшие, но все еще хранившие на себе отпечатки могущества своих прежних хозяев. Каждый раз, идя мимо, девушка вглядывалась в оружие, пока, наконец, не наткнулась взглядом на весьма занятный экземпляр.
У самого основания статуи Бэнжена Старка, носившего прозвище Горький, она нашла двуручный меч. Его рукоять обратилась в тлен, став пылью веков, но вот лезвие осталось неподвластно времени. Взяв его в руки, Санса поразилась тому, что клинок был по-прежнему был острый.