— Помоги мне, прошу. У меня дома есть двести евро, я отдам тебе их, если ты поможешь мне бежать, — шепчу, хватая его за руку, и умоляю, хлюпая носом.
— Эм… евро. Это ваша валюта, да? У нас здесь золотые слитки и медные монеты в приоритете, но и они мне не нужны, я нахожусь под защитой Повелителя. Успокойтесь, миледи, я ваш слуга и помогу вам немного прийти в себя. Хорошо? — Парень поглаживает меня по руке, и я быстро киваю ему.
— Вот и отлично, миледи. Немного света здесь не помешает, верно? Повелитель обожает мрак и вечно пугает им наших красавиц, хотя они за это его и любят, — смеясь, парень поднимается на ноги и тянет меня за собой. Между тем в комнате вспыхивают все свечи, и теперь я отчётливо вижу юное и прекрасное лицо своего спасителя и, чёрт возьми, небольшие рожки, торчащие из его белокурых волос.
Визжа, толкаю его и бегу в другой конец комнаты, хватая со стены очередной канделябр и выставляя его перед собой.
— Не подходи! Что за маскарадный костюм?! У тебя рога! Рога! — Кричу я, а голубоглазый юноша озадаченно дотрагивается до своей головы.
— Ну, да, рога. А что должно быть у чёрта? Вы же звали меня, вот я и пришёл, — словно само самой разумеющееся, отвечает он, пожимая плечами.
— Чёрт? Я… мамочки, что здесь происходит? Я с ума сошла? Рехнулась? Я в психиатрической клинике? Один твердит про другой мир и зло! Второй радуется рогам! — Издаю стон, уже абсолютно точно веря в свой помутившийся рассудок.
— Ой, Повелитель, да что же он так бросил-то вас, бедняжку? Напугал, да? Он это умеет. Постоянно оставляет меня объясняться и успокаивать вас, попытаться образумить его невест, стирать память любовницам и перемещать их в другое поселение, — возмущается парень, всплёскивая руками.
— Миледи, даю вам своё честное слово, я не собираюсь причинять вам боль и не имею никакого злого умысла. Я служу Повелителю пятьсот лет, а теперь и вам. Я его доверенное лицо, и он ввёл меня в курс дела о том, что вы из другого мира. Жаль, мне пока нельзя самому туда попасть, но, когда я перешагну порог тысячелетия, он мне разрешит самому посмотреть, как вы живёте. Опустите эту грубую и тяжёлую штуку, миледи, вы поранитесь. Я всё сам объясню и расскажу. — Я бы хотела поверить в его доброту и дружелюбие, но эти рога и, вообще, страх, не дают даже позволить себе мыслить о том, чтобы довериться. Боже, я в такой панике!
— Не приближайся, — грожусь я, размахивая перед собой канделябром.
— Хорошо, хорошо, миледи, как прикажете. Но вы очень напуганы, и я готов винить в этом Повелителя, но потом мне будет ой как плохо и больно. Хотя… я бы не прочь получить от него сотню ударов плетей, как он это делает, миледи, вы бы знали. Хорошо.
— Он тебя насилует? Урод проклятый! Извращенец больной! Ты должен понимать, что это плохо, мальчик рогатый! Это отвратительно и…
— Ой, нет, миледи, нет, — со смехом перебивает парень меня и выхватывает из руки канделябр, а я вжимаюсь в стену, пока он спокойно возвращает его на место.
— Меня никто не насилует. Мне нравится боль, как и многим из нас. Мы питаемся ей и поглощаем её. Это лучше любой пищи и вина. Мы созданы именно такими, — мягко объясняет он.
— Нравится? Но это же плохо. Никому не нравятся насилие и побои, я не позволю… не подходи, — пищу, жмурясь и ожидая очередного удара. Раз тот козёл себе позволил меня швырнуть, то неизвестно что сделает этот.
— Какая ж вы красивая, миледи. Я так глубоко восхищён вашими волосами и храбростью. Сколько в вас энергии и живительной силы. Вы удивительны, и я прошу вас сделать меня своим личным рабом, — приоткрываю один глаз от его слов и вижу парня, стоящего на коленях передо мной с опущенной головой.
— Чего?
— Привяжите меня к себе, прошлая не хотела этого, а я так старался угодить ей. Она использовала и предала меня, как и Повелителя, но я не зол на неё, ведь она дитя тьмы и мрака. А вы другая, очень добрая, и я верю в то, что вы не сделаете со мной то же самое. Если вы привяжете меня, то я всегда смогу помочь вам и окажусь в любом месте, где будете вы. Я смогу мысленно подсказать вам, как себя вести, и никто этого не заметит, — шепчет он и, касаясь длинными белыми пальцами низа моего халатика, прикладывает его к губам, а затем ко лбу.
— Я… ничего не понимаю. Пожалуйста, отпустите меня домой, а? Я обещаю, что никому ничего не скажу. Вы будете дальше издеваться над людьми, а я к замку близко не подойду и даже Терло прощу. Клянусь, я… — хнычу.
— Я вам всё расскажу, буквально всё, но перед этим вы должны меня привязать к себе, сделав своим личным рабом, иначе я отказываюсь вам помогать. Не хочу снова быть преданным, — он поднимает на меня печальные голубые глаза, и это вызывает прилив жалости к этому ещё ребёнку, оказавшемуся здесь не по своей воле. Я вот абсолютно уверена в том, что его тоже обманули, вынудили выбирать между насилием и смертью. Если учесть то, что я уже пережила, и это никак не дружественное место, а рассадник убийц и извращенцев, то меня тоже будет ожидать гибель без чьей-то помощи.