Мольбы, причитания, крики и страшный плач раздаются повсюду от камней, переливающихся золотом вокруг меня, пока я иду рядом с Агоре, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую. Вижу, словно в замедленной съёмке, как одна из девушек решается на побег, и существо в капюшоне, проткнув её острой пикой, тащит за собой. Наступаю на кровь, тянущуюся по земле, и сердце разрывается от боли. Слёзы капают. Девочка… красивая девочка с короткими русыми волосами, падает на колени, слёзно прося серыми глазами не отдавать её псу, она предлагает своё тело и силу взамен наказания. Слёзы текут по моим щекам, когда её просто хватают за талию и швыряют вперёд через головы всех осуждённых, а затем раздаётся ужасающий детский крик, рычание, рождающее в голове картинки, когда Рэйг замахивается и ударяет меня по щеке, и я отлетаю к стене, падая на пол. Больно. Тишина, в которой слышны только горькие всхлипы. Все прижимаются друг к другу, отталкивая меня к камню, обжигающему спину. Я не чувствую этой физической боли, только огромную боль в душе, внутри меня. Кровь вскипает и причиняет ещё больше мучений моему сознанию, являя перед глазами огромного змея, отрывающего голову женщине, толкнувшей его и стянувшей капюшон. Это так страшно. Крики… они делают меня просто невменяемой и глухой. Я чувствую, как мою руку держит Агоре, сотрясаясь от страха, как она отворачивается и жмурится, а по её лицу текут слёзы. Ещё одна девушка, с опухшим от побоев, но когда-то приятным лицом, визжит и брыкается в руках змея-мужчины, пока он утаскивает её в сторону от толпы. Нас остаётся всё меньше и меньше, а огонь горит повсюду. Он сжигает тонкую материю моей сорочки, добираясь до спины и оставляя чудовищные ожоги. Не чувствую этой боли, а вот страх, ужас и несправедливость очень. Их горе. Их потери. Их раны. Их муки. Их вечное проклятье.
— Я пойду, — шепчет Агоре, и её рука исчезает из моей. Поворачиваю голову, взмахивая сейчас кажущимися слишком алыми прядями волос, замечая, что нас осталось только двое, а впереди огромный десятиметровый уродец, с блестящей от крови жёлтой шерстью. Три головы, торчащие из его туловища, как змеи, шипят, а одна глотает свою жертву.
— Нет… — шепчу я, хватая Агоре за руку, и тяну на себя.
— Я пойду, Арин, иначе они тебя заберут, — её голос дрожит, а длинные пальцы обхватывают её плечи, отрывая от меня.
— Нет! Не трогай её! Нет! — Звуки становятся чёткими, душераздирающие завывания и плач погибших девушек кружат вокруг меня, поднимая сухой песок вокруг и причиняя коже боль.
— Не борись, Арин, не борись… больно будет. Не плачь… — шепчет Агоре, и её уводят от меня.
— Нет! Уроды! Не смейте причинять ей боль! Нет! — Визжу я и, срываясь с места, бегу к ней, гремя кандалами. Такой ужас и страх внутри. Невероятная жалость к этой сильной молодой женщине, улыбающейся мне сквозь слёзы, и умоляющей не растрачивать энергию, не питать ей этих существ, прорывается изнутри громким криком, застревающим в воздухе и раскаляющим его ещё пуще.
— Не трогай! Отпусти меня! Не прикасайся ко мне! — Рычу я, дёргаясь в руках этих недомужчин, вместо голов у которых отвратительные чёрные змеи. Их маленькие чёрные глаза горят от наслаждения, шипение из их глоток смешивается с отвращением, когда длинный язык одной твари касается моей щеки, слизывая слёзы.
— Нет! Агоре! Нет! — Мотаю головой, смотря, как её укладывают на окровавленный камень, и она больше не двигается. Но я слышу её голос! Он внутри меня! Он помогает мне!
От боли в своём сознании; от боли того, что я не желаю видеть, что с ней делают; от боли, проникающей в каждую клеточку моего тела; от боли подкашивающей ноги; от боли, дымящейся пламенным костром отчаяния и жалости; от боли, рождающей новый голос внутри меня; от боли падаю на землю, и ветер становится сильнее, разрывая мою одежду, царапая кожу; от боли кричу и жмурюсь.
Одна секунда, в которой я упираюсь руками о землю. Одна секунда, когда глаза распахиваются и наполняются тьмой и яростью. Одна секунда, когда я принимаю решение. Одна секунда жуткой тишины.