- Что вы. Конечно нет! Пытаюсь понять…
- В чем подвох? Не тушуйтесь, я заметил вашу реакцию.
Честер побледнел и отвел взгляд. Дэвисон все так же улыбался, но его глаза стали ужасными. Очень холодными. Даже злыми. В них отражалась нечеловеческая жестокость.
- Сожалею, что не смог ее скрыть.
- От меня бы и не смогли.
Ричард произнес это очень просто, но Харди буквально облило кипятком. А потом - ледяной водой. А потом - снова кипятком. Он вскинул сейчас изумрудные глаза на партнера. Этот черт говорит правду. От него веяло такой невозможной силой, что… никаких сомнений не оставалось.
- Не переживайте, мистер Харди. Мне действительно интересны ваши услуги в качестве специалиста. Но если вы захотите поговорить о чем-то другом, я поддержу.
О другом. О темном мире. Загадочном и безграничном. О котором Честер узнал только потому, что жил слишком долго. Он не понимал его структуры, не знал иерархии и порой не мог отличить одних существ от других. Но бессмертных чувствовал остро. А таких… не вампиров и не людей, особенно.
- Давайте о работе.
Дэвисон рассмеялся.
- Ожидаемо. Ожидаемо… Что ж. Я готов подписать эту бумажку и вернуться в аэропорт.
- Так скоро?
- Конечно.
Глупый вопрос. Конечно, у Дэвисона, который строил транспортную империю, полно других забот. Конечно, он торопится на очередную встречу. Глупо было считать, что он задержится здесь дольше необходимого. Честер еще раз пробежал глазами документы. Юристы уже вычитывали их – и не раз. Все предельно чисто. Дэвисон заплатит на десять процентов больше относительно первоначальных договоренностей. Можно считать это авансом… Харди взял ручку и поставил подпись. Ричард встал. Подошел к нему. Перевернул бумаги и в свою очередь расписался. Протянул руку Чесу, сопровождая этот жест пристальным взглядом. Рукопожатие получилось мощным.
- А от желаний своих лучше не бегать, - то ли сказал Ричард, то ли отправил ему мысль.
Чес вздрогнул и отстранился.
- Забирайте ваш экземпляр, мистер Дэвисон. Мы приступим к работе немедленно.
- Даже не сомневаюсь, мистер Харди. До встречи.
Глава четвертая. То есть, тебе все равно
21 мая 1990 года
Нью-Йорк, США
Ольга со скучающим видом играла туфелькой, подбрасывая ее на кончиках пальцев. Перламутровый миниатюрный шедевр поблескивал в свете ресторанных огней, увлекая балерину подобно блеску драгоценностей. Ее шею украшало изящное бриллиантовое колье, в ушах сияли серьги. Волосы собраны в сложную прическу в стиле последней царской семьи русского правящего дома Романовых. Да и платье казалось вырванным оттуда. Ольга смотрелась королевой. Гибкое лебединое тело, длинная шея, большие и ясные синие глаза, светлые волосы, с которыми так чудно сочеталась диадема. Красавица пила шампанское. На вид ей можно было дать не более двадцати пяти. Она еще дышала юностью и невинностью. И на эту удочку неизменно попадались мужчины. Попадались уже почти две сотни лет – Ольга была вампиром. Одним из тех, кто, используя достижения науки и техники, легко переносил солнце, почти легко - серебро, любил воду и не боялся знака креста. Она питалась кровью пополам с эмоциями, любила принадлежать сильным существам и прожигать бессмертную жизнь. В Темном мире до нее никому не было дела – не опасна, красива, легка. Просто вампирша, с которой приятно провести время и которой все равно, чем занимаются политики. Зато в светлом мире она блистала. В настоящем - прима-балерина Большого Театра, она была на всех афишах, собирала залы и проживала каждую – даже самую незначительную – эмоцию в танце.
С тем, кого в Нью-Йорке шепотом называли Русским, Ольга познакомилась тогда, когда еще носила другое имя и танцевала в другой стране. Он пришел к ней за кулисы с причудливо сплетенным букетом белых лилий, улыбнулся и предложил поговорить наедине. Ресторан, отель, несколько дней невероятного блаженства – и Ольга решила, что с этим существом лучше не разлучаться. Он позволял ей изображать его любовницу, она позволяла ему все. Мало что зная о существе, представившемся Филиппом, она исполняла мелкие поручения, наблюдала за тем, за кем он просил понаблюдать, порой перевозила посылки. И была готова вечно делать для него все только лишь во имя надежды, что он приедет на несколько дней. Или хотя бы часов.