- «Римские каникулы», - подсказал шеф.
Вампирша заулыбалась.
- Да, да. Я перечитывала дважды. Чисто женская книга, но…
- … но зато там поднимается любимая тобой тема развратных женщин, - закончил Стефан.
Мадемуазель Фрида достала из сумочки портсигар, извлекла из него тонкую сигарету и щелкнула зажигалкой. По комнате поплыл сладкий дым.
- Знаете, Марио, какая сцена мне понравилась больше всего? Секс со священником. Сразу после секса с американкой, помните?
- Прекрасная сцена, - кивнул шеф.
- Там есть момент, где Эммануэль якобы исповедуется в своих грехах. Она с таким наслаждением признается в том, что она шлюха. – Вампирша сделала глубокую затяжку, прищурилась и выдохнула дым. – Я думаю, что в каждой женщине живет шлюха, Марио, а вы как считаете?
Марсела отметила красноречивое «мне», но внимание на этом акцентировать не стала.
- Уверена, вы отлично проведете время.
- О, и я в этом уверена, моя дорогая. – Вампирша подмигнула ей. – Чего и вам желаю. Оторвитесь как следует. Этот северный красавчик только кажется холодным. А вы кажетесь женщиной, которая способна найти огонь даже под многовековым слоем льда.
***
Марсела стояла перед музыкальным центром в комнате, прилегавшей к зеркальному залу, и просматривала диски с музыкой для танцев. Она понимала, что об этом сейчас нужно думать в последнюю очередь, но раз за разом прокручивала в голове сказанную вампиршей фразу «этот северный красавчик только кажется холодным». И с каждым повторением чувствовала ледяное покалывание в груди. Ложка дегтя в бочке меда. Что бы мадемуазель Фрида ни вытворяла с шефом в той уборной, ей было плевать, но упоминание об Улафе ее задело. Как это по-женски. Одно предложение, брошенное вскользь – и фантазии помимо воли расцветают в голове буйным цветом. Хотя, казалось бы, какое ей дело до вампирши и викинга? Может, это вино делает ее ревнивой?..
***
Улаф сидел в обитом черным плюшем кресле, положив ногу на ногу, и от нечего делать изучал свои ногти. Марсела, следившая за ним из-за зеркальной двери, оставалась невидимой, но улавливала его нетерпение, как чуткий радар. Она медлила, наслаждаясь наполнявшим тело ощущением предвкушения, и вспоминала проведенные в Амстердаме месяцы. Особенно хорошо она помнила взгляд молодого вампира, следившего за ее танцем: холодные глаза, вспыхнувшие в тот момент, когда женщина вышла к нему почти обнаженная, закутанная в отрез прозрачной ткани. Мужчины руководят огромными корпорациями, заключают прибыльные сделки, считают миллионы и думают, что правят миром. Но стоит им увидеть женщину, осознающую свою красоту – и расстановка сил меняется в тот же миг.
- Заскучал, викинг?
Вздрогнув, Улаф выпрямился в кресле. Пальцы крепче сжали подлокотники. Марсела подошла вплотную к красной линии на полу.
- Терпеливо ждал, красавица. – На тонких губах промелькнула улыбка. – Я умею ждать, если знаю, что получу свое.
Несколько секунд женщина стояла без движения, прикрыв глаза. Она вслушивалась в музыку, ощущала кожей ритм, ждала, когда тело на него отзовется, а потом вскинула голову и посмотрела на Улафа в упор.
- Самонадеян, - сказала она. – Это по мне.
Искусство танца Марсела начала постигать давно, еще в прошлой жизни, а потом на ее пути встретилась лучшая наставница, которую только можно вообразить – немолодая вакханка. Жрица сладострастия открыла ученице доступные только темным существам секреты: на каждый шаг и жест, сделанные смертной танцовщицей, приходились сотни шагов и жестов, призванных выразить все оттенки чувств и вызвать у зрителя всю палитру эмоций, от гнева до высшей точки любовного экстаза. Молоденькая светлая эльфийка, танцующая в никому не известном стрип-баре и не отличающаяся привлекательной внешностью, с помощью танца способна привязать к себе мужчину так крепко, как не снилось ни одному суккубу. Чего уж тут говорить о вампиршах, научившихся не только красиво двигаться, но и менять в угоду «клиенту» эмоциональный запах?
Марсела плыла, летела, замирала, манила, превращалась из ангела в дьяволицу, из нежной целомудренной феи – в развратную ведьму. Она слилась с музыкой, превратилась в дух танца, одновременно пошлый и тонкий, дурманящий, как опиумный дым. Улаф поднялся с кресла и в нерешительности замер перед красной чертой.