— Бешеный, он здесь, — доложил Илья Никитич, стараясь не смотреть в сторону напарника. — Я его позвал.
Рация молчала пару секунд, затем затрещала снова:
— Илья Никитич, берешь грех на себя? — самодовольный голос Тюремщика.
— Беру, — решительно сказал Стахов, оглянувшись на Корана. — Чего уж мелочиться-то? Одним больше, одним меньше.
— Хорошо, — смеясь, сказал Тюремщик. — Я просто хотел предупредить вас, что мы спускаемся на воду. К вашим услугам, прогулки на речном трамвайчике, аттракционы и множество других развлечений.
А уже в следующий миг машины замедлили ход, и пошли по наклонной.
Впрочем, никакого всплеска не послышалось.
Когда-то здесь была река, настоящая, широкая, полная чистой, живительной воды. Река — жизнь, река — гордость, река — предание, воспетая народными песнями и окутанная древними легендами. Днепр.
Сейчас уже трудно поверить, что этот широченный ров, кривой и ухабистый, был раньше весь до краев заполнен водой, что здесь обитали рыбы ценных пород, водную гладь бороздили пассажирские теплоходы, бурлящими «расческами» возвышались плотины электростанций, а у причалов сияли, озаряя ночь тысячью разноцветных лампочек, плавучие казино и рестораны. Невозможно было и представить, что летом эти корявые берега превращались в место отдыха для тысяч горожан, детей, плескающихся в теплой воде, возводящих дома из песка, визжащих от переполняющей их радости и удовольствия, а на Венецианском острове, ныне больше смахивающем на астероид, наполовину ушедший в дно высохшей реки, когда-то располагался развлекательный комплекс Гидропак с множеством пляжей, аттракционов, ресторанов и лодочных станций. Теперь же ржавеющие остатки каруселей в отблесках света фар выглядели как протянутые к небу кисти рук, обглоданные и иссохшие, просящие о помиловании, о спасении.
Легендарная река давно превратилась в пар, поднялась в атмосферу лишь для того, чтобы выливаться обратно, щедро орошая мертвой водой проклятую земную юдоль и трепыхавшихся в ней, в стремлении выжить, существ.
— Чего-то затишье подозрительное какое-то, — выбросив окурок через приоткрытое боковое окно и прикрутив громкость, сказал Бешеный. — Давно такой ночки не было. Одни собаки.
В еще не выветрившихся клубах дыма, разъедающих глаза, его физиономию ошибочно можно было принять за новый вид мутанта, с торчащим остроконечным гребнем для вспарывания животов несчастным жертв. И название ему подходящее нашлось бы без проблем. Канибизавр или еще что-то в этом роде.
— Не каркал бы ты, а? — прищурился Тюремщик. — Вечно тебе не хватает острых ощущений! Кого тебе еще надо-то?
— Ну, хоть бы пару летунов для разнообразия… — Он рассмеялся и хлопнул Тюремщика по спине, зная, как тот до одурения ненавидит шутки подобного рода. Особенно на поверхности.
— Чего несешь, балбесина?! — раздосадовано просипел Тюремщик. — Вечно ты должен накликать беду своей болтовней!
— Релакс, бой, — многозначно протянул Бешеный и опять хлопнул друга по плечу, — все под контролем. Если будут проблемы — папуля все уладит. — Он стукнул себя кулаком в голую грудь. — Я не дам тебя в обиду, малыш.
— Слушай, ну помолчи, а? До чего же ты бываешь редкостным занудой! Иногда так и хочется взять твое мачете и обрубить этот твой чертов язык!
— Язык??? — шутливо изобразив на лице глубокое удивление, подпрыгнул на месте Бешеный. — Тюрьма, как ты можешь такое говорить? Линка меня сразу же бросит! Лучше уж отруби мне яйца!
И он протянул ему один из своих громадных ножей.
— Отстань, — отмахнулся Тюремщик. — Линка тебя все равно бросит, хоть ты с языком, хоть без.
— Это еще почему?
— Потому что ты ее не удовлетворяешь за свои пять минут дерганья! — с лицом, готовым вот-вот растянуться в улыбке, ответил Тюремщик.
— Это она сама тебе сказала?!
— Да, когда я ей вот на днях…
— Ах, ты ж сучонок! — выкрикнул Бешеный и, выкрикивая ругательства и брызжа слюной, набросился на него, схватил за барки и принялся колошматить. С таким дерзновением, будто пытался вытрясти из него последнюю монету. — Я тебе покажу «на днях»!
Тюремщик сдерживаться больше не мог — загоготал во весь голос. Практически не оказывая сопротивления и не в силах прекратить смеяться, он забрал руки с руля и сполз на пол. Сверху его своей массой придавил Бешеный, не переставая испытывать на прочность его бока, в частности, печень, не всерьез лупя по ним кулаками и коленями.
— Слезь с меня, ты, извращенец! — Закричал Тюремщик, не находя в себе сил чтобы остановить смех. — Она говорила правду!