Нас расставили в колонну по двое, впереди встал Тэд, а Тина Уильяме заняла место в хвосте. Мы с Дугом оказались где-то в середине. Таким порядком наша команда подошла к паре дверей, разделенных невысоким деревянным барьерчиком.
- Леди и джентльмены! - сообщил Тэд. - Мы спустимся на глубину сорок футов под поверхностью горы, на высоту примерно тысяча двести футов над уровнем моря. Сейчас в этом комфортабельном вагончике мы совершим увлекательное путешествие по Пещере Сатаны. В пути у нас будет четыре коротких и одна длинная остановка. Прошу занимать места!
Неприятный визит
Хотя Майк Атвуд был очень раздосадован, его детская досада была ничто по сравнению с той, что испытал я (по-прежнему неизвестно кто), когда одним толчком был выброшен из этого дурацкого сна в суровую больничную реальность.
Во-первых, побыть четырнадцатилетним пацаном и поглядеть на мир его любопытными глазами хотелось подольше. Когда-то я не знал, как это приятно быть сопляком и стремиться к романтике типа индейских рисунков доколумбовой эпохи или следов посещения Земли инопланетянами. Взрослому, особенно современному, в большинстве случаев романтики не надо. Или надо, но только по телевизору. Поглядеть на чужие приключения приятно, можно даже вообразить, будто это ты лазишь по пещерам или джунглям, поругать персонаж за то, что он слишком долго целуется с возлюбленной, когда к нему со спины уже подходят головорезы.
Во-вторых, досадно было, что история малыша Майка оборвалась в самом начале. Ведь ясно же: в пещере произошло что-то интересное. Со мной произошло? Или все это фантазия? Нет, слишком уж похоже на реальность. Судя по одежкам Майка и его одноклассников, маркам машин и дизайну помещений, действие происходило довольно давно. Лет 25 - 30 назад. Где-то, на прикид, вторая половина 60-х годов. Хиппи, "Битлз" и "Роллинг стоунз" в расцвете сил, у одной девахи, помнится, был на курточке значок: "Остановите войну во Вьетнаме!" Откуда я все это знаю? Ясно, что мне не четырнадцать, как Майку Атвуду, но и не полсотни ведь, поменьше. А сколько именно? Хрен его знает...
Наконец, в-третьих, во сне я не валялся парализованным на койке, а нормально ходил, сидел, прыгал и кидался жвачкой...
Меня побеспокоили, должно быть, потому, что сомневались, не отбросил ли я, наконец, копыта. Вокруг меня скопилось человек десять врачей и сестер, которые усердно пытались делать мне непрямой массаж сердца и прижимали к моей морде кислородную маску. Надо сказать, то, что я открыл глаза, их приятно удивило. Я с удовольствием глотнул кислорода и совершенно неожиданно ощутил, что у меня есть возможность сесть. Непроизвольно я оттолкнулся локтями и... сел на кровати. Лекари только ахнули, шарахнувшись от меня так, будто я уже был полуразложившимся трупом. Доктор Энрикес выпучил глаза, будто ему между веками по спичке вставили. Сусана и Пилар побелели, несмотря на свою креольскую смуглоту.
- Немедленно уложите! - завопил Херардо. - Это судорога!
- Какая судорога, сеньор доктор, - обиделся я, - уж и сесть нельзя, что ли?
Надо сказать, что от моего вчерашнего помирающего голоса ни шиша не осталось. Я сказал это очень громко, уверенно и твердо. Просто рявкнул, если быть точнее.
Все оторопели. Черноусый толстяк, важно засунув руки в карманы белого халата, посмотрел на меня сквозь массивные очки. Потом он взял меня за запястье и стал щупать пульс, глядя куда-то за мою спину. Я тоже наконец-то сумел повернуть шею и поглядеть в ту сторону. Там, на стеллажах, стояли приборы. На экране одного из них электронный луч выписывал мою кардиограмму. Примерно через секунду прибор издавал писк, и на экране появлялся очередной пик. Мне лично казалось, что беспокоиться за мою сердечную деятельность не стоит.
Толстяк, похоже, был в явном недоумении.
- Нет, прибор не врет! - изрек он. - Пульс у него - 60 ударов в минуту.
- Но ведь была фибрилляция! - пискнул Энрикес. - Вы не будете этого отрицать, профессор!
- Была... - задумчиво ответил усач, потирая пятый подбородок. - И исчезла в течение двух секунд. Больной в сознании...
- Совершенно верно, - поддакнул я, - в здравом уме и трезвой памяти.
- Не ощущаете головокружения? - поинтересовался вынырнувший из-за спины толстого профессора маленький седовласый сеньорчик - вылитый доктор Айболит.
- Нет, - ответил я, - по-моему, у меня даже температура нормальная.
- Очень может быть, - улыбнулся Дулитл, - наверно, вам было бы интересно узнать, что пять минут назад она у вас была 35,2.
Мне это было действительно очень интересно. Правда, я не помнил, какая температура считается нормальной. Насчет того, что она у меня нормальная, я сделал вывод только потому, что не чуял ни жара, ни озноба.
- Профессор Кеведо, - сказал толстяк, по-тараканьи пошевелив усами, - а вам не кажется, что все это попахивает мистификацией?
- Я тоже склонен так считать, коллега! - улыбнулся Айболит. - Правда, если допустить, что больной может симулировать кому или фибрилляцию сердца...
- Их можно симулировать электронными средствами на приборах, - не поняв тонкого юмора профессора Кеведо, прорычал усач, потрясая брюхом.
- Мадонна! - взвыл доктор Херардо. - Сеньор Мендоса, вы понимаете, в чем вы меня обвиняете? Это оскорбление! Я в суд подам! Здесь минимум семь свидетелей! Это публичное оскорбление!
- Коллеги, - примирительно произнес профессор Кеведо, - не будем проявлять далеко идущую горячность. Предлагаю перейти ко мне в кабинет.
Светила выкатились из палаты, за ними все остальные, кроме сонной Сусаны, видимо, полностью похоронившей в душе мечту смениться с дежурства, и свеженькая, отоспавшаяся Пилар.
Конечно, остался и я: дико захотелось пожрать.
- Поесть мне, конечно, не разрешат? - Сам Агнец Божий не спросил бы смиренней.
- Боюсь, что пока нет, сеньор, - ответила Пилар. - Вероятно, позже, когда профессора выяснят причины таких резких изменений в вашем состоянии, они смогут определить и рацион питания...
- Не помереть бы до этого, - проворчал я. Пилар поняла это буквально, и на ее мордашке появилось очень озабоченное выражение.
- Вам бы все-таки стоило прилечь, - сказала она. - Не искушайте судьбу.
Я улегся и стал терпеливо ждать.