– Я хотела спросить, - дождавшись, пока разрумяненная золовка отсмеется, заговорила Леа. – Ты ведь хoрошо знаешь брата. Что он предпочитает из еды?
Веледа фыркнула, качнув головой.
– Берт вовсе не прихотлив в еде, как ты могла подумать. Он может есть что угодно, хоть даже рыбью требуху. Единственное, от чего его воротит – это вареная капуста. В тот год, когда на нашу деревню напали крэгглы и сожгли ее дотла, мы едва не умерли с голоду. Ютились в землянке, до снегов кое-как успели набрать в лесу орехов, ягод и грибов, но под конец зимы пришлось совсем туго. Мы рыскали вдоль реки и выкапывали мерзлые коренья из речного ила. Берт ненавидел эти коренья – скользкие, как слизни. Вареная капуста почему-то напоминает ему их.
Леанте слушала и содрогалась. Ни разу в жизни до этого дня она не задумывалась, каким страшным бедствием может быть голод для простого народа.
– Но если ты хочешь ему угодить, вели кухарю приготовить луковый суп. За него Берт продаст душу дельбухам! И готовить этот суп проще некуда. Берешь несколько луковиц, немного сыра, свежего молока…
Леанте пообещала себе, что завтра же к обеду велит подать луковый суп по рецепту Веледы. Быть может,тогда с Бертольфом станет чуточку проще?..
– Веледа, расскажи мне немного о брате, - отважилась попросить Леанте. И тут же поправилась: – О вашей семье. Мне хотелось бы лучше понять, что за человек мой муж.
– Хороший человек, - мягко улыбнулась золовка. - Упрямый, конечно. Но хороший. Тебе никогда не будет с ним страшно.
– А ваши родители…
– Теперь их уже нет, - печально вздохнула Веледа. - Отец был кузнецом, как ты, верно, знаешь. У него Берт перенимал ремесло. Нравилось ему с утра до ночи в кузнице пропадать.
Леанте припомнила, как преображался Бертольф, занятый ковкой у пылающего горна,и подумала, что, пожалуй, сейчас ему это нравится не меньше.
– А мама была просто женщиной, как и все поселянки. Детей растила, дом вела, огород держала, какое-никакое хозяйство.
– Вас у родителей только трое?
– Было больше, да разве ж все крестьянские дети выживают, – пожала плечами Веледа. - Выросли только мы втроем.
Леанте невольно поежилась, вспомнив обильную испарину на бледном лице матери – такой она запомнилась ей перед смертью. Увы, в знатных семьях тоже не всем младенцам удается выжить.
– Мы с Бертом счастливчики: дожили до полнолетия с обоими родителями. Хильде, увы, повезло меньше. Но и она их помнит. Думаешь, она всегда такая резкая и колючая? Иногда я слышу, как она плачет по ночам. Тоскует по отцу с матерью…
– Что с ними случилось?
– Α что и со многими. Сожгли нашу деревню – Берт, поди,тебе рассказывал. Отец тогда занемог, дома лежал, Берт один в кузнице управлялся. А мы с мамой и Хильдой на поле были, морковь пололи. Когда крэгглы налетели, Хильду мы с мамой ботвой накрыть успели, спрятали. - Веледа запнулась. Леанте поняла, что золовка подбирается к самому для нее страшному. – Я сбежать не успела. Меня схватили, мать мотыгой отбить пыталась. Да куда там, с мотыгой против топоров-то…
Она замолчала, склонив голову,и Леанте пересела к ней ближе, обняла за плечи. С языка готовы были сорваться слова утешения, что здесь Веледа и Хильда наконец в безопасности, что Бертольф больше не даст их в обиду, что ни один враг больше не подойдет к ней близко…
Но как она могла обещать такое, когда все они в этой крепости в приграничье – словно меж двух смертельных жерновoв?
– Когда Берт подоспел, его я сперва не узнала – так был страшен. Силища в его руках таилась огромная: один с молотом на троих крэгглов пошел, и пришиб ведь. Все корил себя потом, что вовремя не успел, но я-то знаю: появиcь он позднее,и меня б зарубили вслед за матерью. Вот тогда мы с Бертом и Хильдой остались одни. Домой вернулись после всего – а нет дома, одни головешки. И отец там… – она всхлипнула, но тут же тряхнула головой и решительно смахнула с ресниц слезы. - Зиму мы кое-как пережили, хоронясь по землянкам, как дикие звери. Α весной Берт пристроил нас в услужение к старейшине из соседней деревни, чтобы хоть кров над головой был, да миска похлебки, а сам подался в солдаты.
Леанте уже и не рада была, что своими расспросами невольно разбередила душу Веледе. Зато Бертольфа стала понимать лучше. Не воинская слава манила его, не вкус победы. Всего-то хoтел он стать щитом на границе, уберечь сестер от беды.