— Извините, мадам.
Люсиль наполнила его тарелку и безучастно сказала:
— Приятного аппетита.
— И всё же, почему англичанин? — полюбопытствовал Лорсе.
Люсиль пожала плечами:
— Однажды он пришёл. Пришёл и остался.
— То есть, вы позволили ему остаться, — поправил очкастый.
— Пусть так.
— Ему нечего делать во Франции, — поджал губы Лорсе.
Люсиль хмыкнула:
— Нечего делать? Он приводит в порядок мельницу, ухаживает за скотиной и садом.
— Во Франции, мадам, тысячи неприкаянных мужчин, с радостью бы делавших для вас то же самое. Эти мужчины, — Лорсе указал на двух драгун, уплетавших за обе щеки так, будто месяцами не видели еды, — сражались за Францию. Проливали кровь, голодали, мёрзли и что же получили в награду? Ничего! Жирному борову на престоле и его камарилье плевать на ветеранов!
— А-а, я поняла, — насмешливо бросила Люсиль. — Только вы один снизошли до нужд ветеранов, помогая им украсть чужое золото.
— Это ваш англичанин украл золото. Я же всего лишь способствую возвращению золота законным владельцам.
Лорсе с досадой отвернулся к окну и после паузы осведомился:
— Снег продолжает идти?
— Сильнее, чем раньше.
— Молитесь, чтобы ваш англичанин не застрял в сугробах.
— На вашем месте, мэтр… — Люсиль помедлила, — я бы молилась, чтобы он застрял.
Лорсе непонимающе нахмурился, и она пояснила:
— Если он не придёт, у вас есть шанс выжить.
— Ой, как страшно, — скривился сержант.
— Вы послали с ним всего троих, — продолжала Люсиль. — Упокой, Господи, их чёрные души…
Она демонстративно перекрестилась и взглянула Шалону в глаза:
— Снег его не задержит, сержант. Он вернётся.
Порыв ветра колыхнул дверь. Сержант вздрогнул, нащупывая отобранную у Шарпа винтовку. Люсиль пренебрежительно усмехнулась:
— Мой стрелок вернётся, сержант. Уж будьте покойны.
Окончив проповедь, отец Дефой сделал несколько объявлений: о том, занятия в воскресной школе завтра отменяются, а служба состоится часом раньше. Под конец он попенял мадам Малан за сына. Жак вызвался доставить в церковь наколотые англичанином дрова, однако до сих пор так и не удосужился это сделать.
— Напомните ему, мадам.
— Конечно, святой отец.
Внезапно дверь распахнулась, и ветер зашвырнул в церковь рой снежинок. Огоньки свечей перед статуей Девы Марии в веночке из падуба затрепетали. Трое мужчин с окровавленными лицами и связанными запястьями, спотыкаясь, вбежали в храм. Следом на пороге появился мсье Шарп, англичанин из шато, со взведённым пистолетом.
Отец Дефой воззвал к чужеземцу:
— Это же храм Божий, мсье!
— Простите, святой отец, — устыдился тот, неловко пряча оружие и спешно стягивая шапку. — Я тут привёл вам трёх закоренелых грешников, жаждущих исповедаться.
Сильным пинком стрелок послал капрала Лебека вперёд.
— Мсье Шарп, вы не затворили дверь!
— Виноват, отче, — Шарп посадил пленников на пол перед помостом. — Сидите и не рыпайтесь!
Священнику он пояснил:
— По пути сюда я заглянул в харчевню и пригласил с собой кое-кого из вашей паствы.
Храм наполнился прихожанами в белой от снега одежде. Они мирно выпивали в таверне вдали от ворчания отправившихся в церковь жён, когда их покой был нарушен Шарпом, втащившим в зал трясущегося капрала Лебека и объявившим: «Надумал я скрутить шеи тройке ваших бывших драгун. Кто хочет знать почему, айда за мной в церковь!» Выпивка была забыта. Кто же откажется от предстоящего дармового развлечения? Последним в церковь вошёл Жак Малан. Он обнажил голову и перекрестился, не выпуская дубинки, которую везде носил с собой. Кивнув священнику, Малан громко сообщил:
— Англичанин нарывается, отче!
— Нарываюсь? Ну, можно и так сказать, — не стал с ним спорить Шарп.
Отец Дефой подался вперёд, боясь, что храм осквернится дракой. Лицо его, видимо, ясно выразило тревогу, потому что Шарп успокаивающе махнул рукой и повернулся к деревенским:
— Я вам не по душе, да? — вызывающе начал он. — Вы никак не можете забыть, что я чужак, англичанин, большую часть жизни боровшийся против ваших солдат. Теперь же я посмел поселиться среди вас, и вам моё присутствие не по нутру. Вы без меня обходились много лет и обойдётесь дальше. Так?
— Ещё как обойдёмся! — выкрикнул Малан под одобрительный гомон односельчан.
— А я без вас нет, — твёрдо произнёс Шарп. — Там, откуда я родом, соседи друг за дружку стоят горой. Вы же, хотите вы того или нет, мои соседи, и без вашей подмоги мне не обойтись. Я расскажу вам историю. Историю об императоре, о золоте, о жадности. Так что угомонитесь и слушайте.
Потому что у него в запасе всего четыре часа до сумерек. Четыре часа на спасение семьи.
Шарп поведал селянам без утайки о золоте императора, похищенном Пьером Дюко. Рассказал, как Дюко подтасовал свидетельства, чтобы подозрение пало на Шарпа. Народ слушал стрелка, затаив дыхание, как всегда и везде слушает народ истории подобного рода. Шарп толковал, как пришёл в шато за доказательствами своей невиновности, а получил пулю, да не одну.
— От мадам! — заявил он с нотками негодования и, одновременно, гордости за свою Люсиль в голосе.
Кое-кто засмеялся.
Дюко, по словам Шарпа, хоть и звался майором, не был честным солдатом. Чернильная душа, чиновник, и у многих слушателей заиграли желваки. Кто не попадал в цепкие паучьи лапки крючкотворов? Живописуя свои злоключения, Шарп не жалел красок, и женщины украдкой утирали глаза, крестясь. Вкратце стрелок поведал о поездке а Неаполь, схватке с приспешниками Дюко, об отнятом у очкастого майора сокровище. Селяне сидели на скамьях тихо-тихо, боясь пропустить слово, ибо, если и есть тема, близкая сердцу любого крестьянина, это, несомненно, деньги. Шарп поднял на ноги капрала Лебека. Селяне, недоумевающие, чего хочет от драгунов англичанин, уставились на Лебека с любопытством.
— Этот человек был в Неаполе с Дюко! Был, Лебек?
Капрал кивнул.
— В Неаполе я прибыл не один! Кто пришёл со мной, капрал?
Из носа у Лебека текло, но, так как руки были спутаны, он шмыгнул и пробормотал:
— Солдаты…
— Чьи солдаты?
— Французские.
— Какая на них была форма?
— Императорской гвардии.
— Громче! — потребовал Шарп. — И выпрямись, парень! Смирно! Пусть тебя все слышат!
Лебек, повинуясь привычной команде, встал навытяжку и с несчастным видом выпалил:
— Императорской гвардии!
Шарп нашёл взглядом Малана, удостоверившись, что тот слушает. Бывший сержант продолжал носить роскошные усы — красу и гордость отборных бойцов Наполеона.
— Да, — сказал Шарп, сверля взором Малана, — в той драке я сражался плечом к плечу с ветеранами Старой гвардии вашего императора. Командовал нами генерал Жан Кальве.
По лицу Малана стрелок понял, что имя Кальве тому хорошо знакомо.
— Я дрался там не за Англию! Я дрался там за Францию! И, когда золото оказалось у нас, мы не поделили его, не растрынькали направо и налево! Нет, золото вернулось к императору!
Последнее утверждение не вызвало реакции, на которую рассчитывал Шарп, ибо в глубине души крестьяне полагали, что уж они-то не сделали бы такой глупости, позволив несметному богатству в прямом смысле уплыть у них из-под носа на Эльбу.
— Да вот беда, эти ребятки, — Шарп встряхнул Лебека, — решили, что золотишко прилипло к моим рукам. И они пришли сюда. Семеро. Четверо всё ещё в шато, где удерживают мадам, нашего сына и Марианну в качестве заложников.
По церкви прокатился ропот.
— И я пришёл сюда, потому что вы — мои соседи, и прошу вашей помощи!
Он толкнул Лебека к остальным пленникам и умолк. Несколько секунд в храме царила тишина, затем крестьяне зашушукались, и кто-то без обиняков поинтересовался у Шарпа, с какой радости им ему помогать?
— Мне? — переспросил Шарп, — Мне помогать не надо. Я прошу помощи для Марианны и мадам, которых вы знаете, как облупленных. Неужели вы бросите в беде двух землячек?