— И стал учителем.
— Да.
— Почему?
— Если в твоём вопросе кроется ещё один: люблю ли я детей, то ответ будет короткий. Я их не люблю, но мне с ними интересно. Особое место в моей душе занимает самый первый класс, который я учил, а остальные уже такой отклик не вызывают. Для меня это просто работа, хотя, надо отдать должное, не обременительная.
— Ты не завёл собственную семью из-за неудачи родителей?
Он помолчал, прежде чем ответить:
— Просто так сложилось. Вернее, не сложилось. Никакой тайны нет, как нет и интересной истории.
— Жаль. Работа с людьми, а жизнь в одиночестве. Так ведь можно и…
Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату нетвёрдой походкой зашёл Михаил. Направив пистолет на Татьяну и Леонида, он сказал:
— Дайте мне ключи от машины и не мешайте.
— Ты что, сдурел? — вскинул брови Сутурин.
— Куда ты поедешь? — в свою очередь спросила женщина ещё дрожащим от слёз голосом.
— Не твоё дело. Я не стану болтать с вами.
— За сыном он собирается, — вздохнул Леонид.
— Заткнись! — рявкнул Афанасьев и шагнул к кровати, направив оружие в лицо мужчины. — Заткнись, слышишь! Ни единого слова!
— Убери пистолет, Миша, — сказала Татьяна. — Нас и так мало, ссоры нам ни к чему.
— Я не хочу никого убивать, — ответил он. — Просто отдайте эти чёртовы ключи.
— А мы не хотим, чтобы ты погиб, — смотря парню в глаза поверх ствола пистолета, произнёс Сутурин.
— Я знаю, что тебя волнует на самом деле, — процедил Афанасьев. — Твоя поганая шкура. Поэтому ты и уговорил меня уехать, а не спасти Костю.
— Ты не понимаешь…
Татьяна положила руку на грудь Леонида, призывая его помолчать, и снова обратилась к Михаилу:
— Ты действительно веришь, что можешь помочь сыну?
— Да!
— Хорошо, — она встала с кровати и положила связку на стол. — Бери.
Сутурин в немом протесте покачал головой. Афанасьев протянул свободную руку, когда Татьяна спросила:
— Ты готов убить своего сына?
— Что ты несёшь, дура?! — выпалил он, направив пистолет на неё.
— Сегодня утром, — не шелохнувшись, продолжила она, — я зарезала своего мужа. Кухонным ножом.
Она заметила, как расширились глаза у Леонида; лицо Михаила не изменилось, но напирать он перестал.
— Мне пришлось сделать это, потому что он уже не был тем человеком, которого я знала. Он ВООБЩЕ не был человеком, и если бы я замешкалась, то валялась бы сейчас дома со сломанной шеей. Твой сын мог выжить, да. Мог и умереть вместе с другими. А мог стать одним из этих существ. В таком случае тебе ПРИДЁТСЯ его застрелить — или позволить убить себя. Если ты готов это сделать — бери ключи.
Умолкнув, Татьяна отошла в сторону.
Афанасьев посмотрел на связку, потом перевёл взгляд на женщину. Она не отводила глаз, как бы ей этого ни хотелось. Леонид продолжал сидеть на кровати, затаив дыхание.
Рука Михаила с зажатым в ней пистолетом медленно опустилась. Постояв так немного, парень бросил оружие на стол рядом с ключами и, ни слова не сказав, вышел из комнаты.
Татьяна шагнула к двери и прислушалась. Михаил вернулся в гостиную, звякнула уроненная бутылка — и всё стихло. Взявшись за ручку, женщина заметила, как сильно дрожат её руки. Притворив дверь, она вернулась на кровать и закрыла глаза.
— Я, правда, не думаю, что была возможность спасти… — начал Леонид.
— Не надо, — сказала Татьяна. — Я верю.
Она почувствовала его руку у себя на плече.
— Ты молодец. Не знаю, как бы я с этим справился.
— Хватит, больше ни слова.
Он убрал ладонь и, помолчав, произнёс:
— Я, пожалуй, пойду. Посижу на крыльце.
— Нет, не уходи, — остановила его женщина, открыв глаза. — Я сейчас не хочу разговаривать, но ещё больше не хочу оставаться одна. Можешь заниматься, чем хочешь. Только останься.
Их взгляды встретились, и когда Сутурин кивнул с усталой искренней улыбкой, Татьяна почувствовала, как в груди у неё потеплело.
Лучи угасающего солнца уже не могли бороться с темнотой в боксе, но Анатолий не торопился задействовать генератор, несмотря на то, что топлива было достаточно. И дело не в тарахтении дизеля, которое наверняка снова привлечёт внимание «зомби». Мужчина не боялся вторжения — его раздражало осознание того, что они рядом и пытаются добраться до него с тупым упорством. Сейчас, когда он обзавёлся оружием, сдержаться от того, чтобы пустить его в ход, будет особенно трудно. А поддаться искушению — неразумно.