– З-зачем? – смогла выдавить из себя Октябрина, проходя в раскрытую перед ней дверь. Арсений влетел за ней, закрыл за собой дверь и пробежал в кухню. Октябрина кружилась и пыталась снять кроссовки, чтобы не завалиться от навалившейся на нее усталости.
– У тебя измученный вид, нужен сахар, – быстро ответил Арсений и откуда-то вытащил вафли с печеньем. – Садись, садись давай.
Октябрина упала на стул как мешок. Кажется, вокруг нее даже разлетелась пыль. Она попыталась что-то сказать, открыла рот, но губы задрожали, Октябрина подняла дрожавшие руки к лицу.
– Молчи, молчи, просто подыши, попей и успокойся, – тараторил Арсений и вытаскивал из упаковки вафли.
Октябрина смотрела на ровные полосочки вафель со сгущенкой, на круглые пряники, которые Арсений выкладывал на тарелку, и дрожала сильнее. От его заботы пахло домом, о котором Октябрина и помыслить боялась. Слова выползали из горла когтистым чудовищем, царапали, хватались за язык и тянули. Октябрина чувствовала, что если не скажет хоть что-то, ее вывернет на стол, застеленный белой скатертью.
– Мир такой тяжелый, – сбивчиво прошептала она, когда наелась вафель с чаем. В лечебной тишине, под взглядом беспокоившегося Арсения полегчало. – Хочешь сбросить его с себя, а не получается, понимаешь?
– Понимаю.
Она жевала уже четвертую вафлю и вдруг остановилась. Сладкая пережеванная масса застыла во рту. И когда Октябрина научилась говорить так красиво? Неужели влияние Арсения?
– Я не знаю, стоит ли тебе такое говорить, – проговорила она, когда прожевала вафлю, зажмурилась и проглотила ее. – Такое обычно подружкам рассказывают, не парням.
Октябрина даже вздрогнула. Испугалась, что Арсений заметит, что покраснеет, уверит, что он ей никакой не парень, они даже не говорили, не целовались. Но он промолчал, только смотрел на нее также внимательно и вертел в пальцах пряник.
– Просто, понимаешь, уже второй год я встречалась… Нет, не так. Я виделась… – Октябрина вздохнула. Описывать их отношения с Романом себе было проще, чем кому-то. Тем более в первый раз.
– Соберись, не торопись, – сказал Арсений и налил себе воды.
Октябрина долго смотрела в окно, на стены. На надписи, на маленькие листочки, которые она прежде не замечала. Может, их прибил кто-то другой? Может, это послания друзей Арсения, его знакомых, приятелей? Они жили настоящим, но, казалось, навсегда обеспечили себе будущее. Октябрина даже позволила себе улыбнуться, хоть и совсем не хотела. Она – хотя бы небольшая и незначительная часть чего-то важного.
Историю их отношений с Ромой она рассказывала долго. Прерывалась, всхлипывала, хлюпала носом, но продолжала. Арсений взял ее за руку.
– Я хотела уйти, уйти навсегда, понимаешь? У меня была веревка, было все, – прошептала она и закрыла глаза. – Я стояла у табуретки и думала не только о себе, но и о нем. Мне даже думать о нем противно, я будто в грязи купаюсь каждый раз, когда его вижу. Я его ненавидела так сильно, что представила, будто в нем нет ничего, что можно было бы ненавидеть. Что все только во мне, понимаешь? Я думала, что только так отмоюсь от него, что только так он отстанет.
Арсений сжал ее пальцы.
– Я все думала, неужели нет такой любви, в которой ты ничего другому не должен? Вот такой, понимаешь, в которой люди по шестьдесят лет живут. Она ведь есть, но не для меня.
Арсений улыбнулся.
– Люди иногда ошибаются. Если у тебя такие неудачные кавалеры, не значит, что тебя никто никогда не полюбит.
– Понимаешь, мы вот иногда смотрим на одиноких стариков и думаем: нет, это точно не про меня, со мной такого не случится. Но почему? Почему именно ты должен избежать такого исхода? Кто пообещал тебе, что в твоей жизни все будет хорошо? Может, та одинокая старушка, которая смотрит телевизор в зале и сидит на лавочке до полуночи, пока зубы не начнут стучать, – не ты, а кто-то другой? Почему каждый думает, что именно ему уготовлено счастье?
– Потому что тебе оно точно уготовлено, понимаешь?
– А ты откуда все знаешь? – прохрипела Октябрина, но на мгновение почувствовала, что в груди все-таки потеплело. – Ты всегда говоришь так, будто все на свете знаешь. Но мы ведь не можем знать даже про себя, как можем думать о других?
Арсений долго на нее глядел. Улыбался, но не ей, а себе.
– Про тебя я точно знаю. Просто поверь мне.
Октябрина его словам очень хотела поверить, но не смогла. Еще немного она попыталась просидеть с одухотворенным выражением лица, но вскоре уголки губ повисли, на лице снова появилось то печальное выражение, с которым она пришла к Арсению в дом.