— У меня действительно есть кое-какие вопросы.
— Еще бы! — Сьюзен была в ярости. — Ты, Бижан Асади, так же, как и мой дядя, обожаешь разыгрывать из себя Господа Бога.
Бен не ответил, но его рот плотно сжался, а спина напряглась.
— Я устала от тебя и моего дяди. И оттого, что всю жизнь кто-то решает за меня, что делать и как мне думать. Даже папа, хотя и любил меня безмерно и с виду ничего особо не запрещал, но и он видел во мне лишь будущую жену и мать, живущую только ради мужа, дома и детей. Мое решение жить самостоятельно повергло его в шок, и, если бы не мама, он бы меня не отпустил учиться. Двадцать четыре года мужчины только и делали, что решали все за меня, но больше я этого терпеть не намерена.
— Ты делаешь из меня какое-то чудовище.
— А ты и есть чудовище. Как и мой дядюшка. Вы и любить не умеете по-настоящему, а главное — не умеете прощать. Ты, если разобраться, ничем не лучше дяди Джамала: вы оба устанавливаете лично для себя особые правила и ведете нечестную игру. Вопрос лишь в том, кто Кого переиграет. Так что твои разговоры о справедливом возмездии — пустые слова. Ты ничем не лучше его.
Бен не ответил. Он стоял так прямо, так напряженно, что Сьюзен даже подумала: сейчас он сорвется и влепит мне пощечину. Однако Бен не двинулся с места. Даже пальцем не пошевелил.
Гнев Сьюзен внезапно остыл. Она уже сама не понимала, почему накинулась на него и чего хотела этим добиться. Единственное, что она знала, — то был не лучший путь к сердцу Бена.
Впрочем, какая разница. Его сердце она все равно никогда не завоюет. И уважение тоже. Борясь со слезами, Сьюзен выбежала из столовой.
В спальне, не в силах сидеть спокойно, она принялась распаковывать чемоданы, завершая работу, начатую миссис Томпсон. Она все еще распихивала вещи по ящикам, когда дверь отворилась и вошел Бен.
Сьюзен не стала оборачиваться. Веки жгло, и она изо всех сил заморгала, стараясь сдержать слезы. Она ведь наговорила Бену жутких вещей, обозвала его Бог знает как, хотя он этого и не заслуживал. И злилась она на него из-за того, что хотела от него много больше, чем он просто может дать…
— Я положил нам ужин в тарелки, — спокойно сказал Бен.
— Я не хочу есть.
— Тебе надо как следует питаться. Да и жаль трудов миссис Томпсон. Пошли. — Бен протянул ей руку.
У Сьюзен уже не было сил с ним сражаться, тем более что она действительно проголодалась, устала и буквально валилась с ног — сказывалась разница во времени. И она покорно последовала за Беном.
В столовой ровно горели свечи. Лампы в хрустальной, обрамленной серебром люстре были притушены. Комната мерцала бледно-золотым светом. На тарелках красовались золотистые жареные цыплята и молодой картофель, сочащийся маслом.
Молодые люди ели молча, намеренно избегая разговора. Наконец Бен отставил тарелку.
— Пятнадцать лет назад я сделал выбор, — спокойно произнес он, не глядя на Сьюзен. Его взгляд был устремлен в пустую тарелку. — Это был трудный выбор. Мне пришлось выбирать между спортом и учебой. Я ведь попал в Йель, выиграв спортивную стипендию.
— Бейсбол, — отчего-то сразу догадалась Сьюзен.
— Да, — ничуть не удивившись, кивнул Бен. — Я любил играть, двигаться на свежем воздухе, чувствовать себя частью команды. Выдающимся игроком меня не назовешь, но я был достаточно хорош и, если бы очень постарался, мог бы, наверное, пробиться в профессионалы. — Подняв бокал с вином, он сделал глоток, затем снова отставил бокал. — Однако пробиваться наверх мне пришлось бы долгие годы. А главное — я не смог бы заботиться о родителях, которые без моей помощи так бы и прозябали в нищете. Этого я перенести не мог. Так что пришлось сосредоточиться на учебе и закончить ее поскорее.
— А потом ты стал заниматься бизнесом.
— Я стал преследовать твоего дядю, — с мягкой насмешкой над самим собой признался Бен. — Каждое принятое мною решение, каждый подписанный контракт, каждое капиталовложение отвечали одной задаче — приблизить тот день, когда я смогу сокрушить Джамала Наримана.
— Ты так сильно его ненавидел?
— Не любить же мне его после того, что он сделал с моим отцом. Как ты правильно подметила, я не склонен к всепрощению.
— Но и совсем безжалостным ты не кажешься.
— Я не всегда был таким, как сейчас.
Неужели когда-то был другой Бен — моложе, добрее и, может быть, способный любить?
— Наверное, в то время ты бы мне понравился.
Темноволосая голова Бена приподнялась, он взглянул на жену из-под нахмуренных бровей. На его щеках ходили желваки, и Сьюзен показалось, что он смотрит куда-то сквозь нее — в свое прошлое.
— Может быть, — произнес он наконец, и голос его прозвучал как-то сдавленно. — Может быть.
Сьюзен поднялась со стула, движимая порывом подойти к нему, но на полпути спохватилась. Она ведь ему не нужна. Во всяком случае, в качестве друга и утешительницы. Раздираемая противоречивыми чувствами, она принялась собирать тарелки, нервозно нагромождая их друг на друга.
— И вот еще что, — прервал ее порывистые движения голос Бена. — Я бы не стал об этом говорить, но, зная свою мать, я уверен: она непременно тебе это расскажет. — Сьюзен обернулась и посмотрела на Бена через плечо, ожидая, что последует дальше. Бен улыбнулся, однако глаза его смотрели очень серьезно. — В нынешнем году, до того как жениться на тебе, я был помолвлен.
Прижав к груди стопку тарелок, Сьюзен пыталась осознать смысл его слов.
— Помолвлен? С кем?
— С одной из наших местных девушек.
— Из такой же семьи, как твоя?
— Да. Эту помолвку устроили наши матери. Обе семьи были в восторге и подняли по этому поводу изрядный шум.
— Могу себе представить. — Уж это-то вообразить Сьюзен могла действительно без труда. Бен Асади, крупный бизнесмен иранского происхождения, женится на девушке-иранке, тоже местной уроженке. Идеальный брак. Всем на радость. Даже боги смотрели бы на него с улыбкой. — Ты ее любил? — шепотом спросила Сьюзен, злясь на себя за нежданную боль, защемившую сердце. Ей-то с чего переживать? Какая ей разница?
— Мне нравился ее кроткий нрав и скромность.
— И она хотела иметь много детей.
— Она мечтала о большой семье.
Ревность острым жалом впилась в сердце Сьюзен. Какое это, наверное, счастье — быть женщиной, любимой Беном! Нет, она не может закончить разговор и вот так все это оставить. Ей просто необходимо узнать побольше.
— Что же произошло? Несчастный случай?
— Нет. — Брови Бена сошлись над переносицей, лицо помрачнело. — Я порвал с ней пару месяцев назад, когда понял, что она не та женщина, которая мне нужна.
Сьюзен затопила волна облегчения.
— И почему же ты передумал?
— Из-за твоего дяди.
Сьюзен так и не поняла, бросила она тарелки или они выпали из ее рук. Как бы то ни было, тарелки с грохотом разлетелись по ковру: вилки и ножи протестующе зазвенели. К счастью, ничего не разбилось, как в тумане отметила про себя Сьюзен.
Она сделала попытку собрать посуду, но пальцы отказывались повиноваться. Сьюзен словно воочию видела дядю, выводившего на бумаге цифры, обещавшие Бену деньги, акции, недвижимость…
Судорожно ловя ртом воздух, полуослепшая от жгучих слез, Сьюзен тупо шарила по полу, ничего не видя и ничего не слыша. Вот так и был устроен ее брак. Брак ради денег и ради мести. Какая уж тут любовь!
Бен отбросил стул. Подойдя к Сьюзен, он взял ее за руку, но та отшатнулась и вырвала руку: прикосновение Бена огнем обожгло ее.