— Да, брак у нее — хуже некуда, — хмуро произнес он.
— Что ты сказал?
Бобби вынырнул из глубокой задумчивости и увидел рядом Франки, он и не слышал, как она подошла.
— Привет, — сказал он.
— Привет. Почему вдруг брак? И чей?
— Меня занимали общие рассуждения, — ответил Бобби.
— А именно?..
— Насчет разрушительных последствий брака.
— На ком это сказалось?
Бобби пояснил. Но Франки придерживалась иного мнения.
— Глупости. Женщина в точности как на фотографии.
— Где ты ее видела? Ты была на следствии?
— Разумеется, была. А ты как думал? Здесь решительно некуда себя деть. Это следствие — настоящая находка. Я еще никогда не присутствовала на следствии. Меня пробрало аж до костей. Разумеется, если бы речь шла о загадочном отравлении, было бы гораздо интереснее — огласили бы результаты лабораторных исследований и прочие занимательные подробности. Но, когда подворачивается подобное удовольствие, не надо быть слишком требовательным. Я до самого конца надеялась, что тут все-таки пахнет преступлением, но, увы, об этом, похоже, не может быть и речи.
— До чего же ты кровожадная, Франки.
— Знаю. Это, по-видимому, атавизм — или как там это называется?.. Тебе так не кажется? Я наверняка натура атавистическая. В школе меня даже прозвали обезьянкой.
— Обезьянкам нравится, когда убивают? — вопросил Бобби.
— Ты будто корреспондент «Санди таймс»[9], — фыркнула Франки. — «У нашего корреспондента на сей счет взгляд весьма определенный…»
— Знаешь, — сказал Бобби, возвращаясь к предмету их беседы, — я с тобой не согласен.., я говорю об этой особе, о Кэймен. Та ее фотография была очаровательна.
— Ее просто-напросто отретушировали, — сказала Франки.
— Ну, значит, уж так отретушировали, что никогда и в голову не придет, будто это один и тот же человек.
— Ты слеп, — возразила Франки, — Фотограф сделал все, что мог, но глядеть на нее все равно тошно.
— Совершенно не согласен, — холодно возразил Бобби. — Но где ты видела фотографию?
— В «Вечернем эхе». Это местная газетка.
— Должно быть, она плохо отпечатана.
— По-моему, ты совершенно спятил из-за какой-то размалеванной, истасканной сучки.., да, сучки.., из-за этой Кэймен, — выпалила в сердцах Франки.
— Франки, ты меня удивляешь. Такие речи, да еще у дома священника. Можно сказать, почти на святом месте…
— Нечего было городить всякую чушь.
Теперь оба молчали, и скоро ее внезапный гнев улетучился.
— Что и вправду нелепо, так это пререкаться из-за такой гнусной особы. Я ведь пришла предложить тебе партию в гольф. Что ты на это скажешь?
— О'кей, босс, мой повелитель, — радостно отозвался Бобби.
И они зашагали прочь, мирно беседуя уже об иных предметах — о подрезке или отработке «стружащего удара», коим мяч загоняют на лужайку вокруг лунки.
Недавняя трагедия уже не занимала их мысли, и вдруг, медленным, легким ударом загнав мяч в лунку, Бобби вскрикнул.
— Что такое?
— Ничего. Просто кое-что вспомнил.
— Что же?
— Понимаешь, эта пара, Кэймены.., они пришли, чтобы узнать, не сказал ли тот бедняга что-нибудь перед смертью.., и я уверил их, что он ничего не сказал.
— Ну?
— А сейчас вдруг вспомнил, что тогда он кое-что все-таки сказал.
— Да, нынче ты не в самой блестящей форме.
— Понимаешь, они ни о чем таком не спрашивали. Потому я, видимо, и запамятовал.
— Ну и что же он сказал? — полюбопытствовала Франки.
— «Почему же не Эванс?» — вот что.
— Как странно… И больше ничего?
— Он просто открыл глаза и сказал это.., совершенно неожиданно.., и умер, бедняга.
— Вот что, — сказала Франки, подумав. — По-моему, тебе не из-за чего беспокоиться. Это несущественно.
— Да, конечно. И все-таки лучше бы я помянул об этом. Понимаешь, я их заверил, что он ничего не сказал.
— А это все равно что ничего, — сказала Франки. — То есть это ведь не то, что, к примеру… «Передайте Глэдис, я всегда ее любил», или «Завещание в ореховом бюро», или еще какие-нибудь подходящие романтические «последние слова», как, бывает, пишут в книгах.
— Может быть, стоит им об этом написать, как, по-твоему?
— Я бы не стала. Не было в его словах ничего существенного.
— Должно быть, ты права, — сказал Бобби и снова сосредоточился на игре.
Но окончательно избавиться от этих мыслей ему так и не удалось. Вроде бы пустяк, но он все равно не давал ему покоя… Из-за этого Бобби было слегка не по себе. Франки конечно же рассудила и правильно и разумно. Это в самом деле несущественно, хватит об этом думать. И все же его мучила совесть. Ведь он заверил Кэйменов, что покойный ничего не сказал. Выходит, обманул. Казалось бы, ерунда — но ему было как-то не по себе.
Наконец вечером, поддавшись неодолимому порыву, он сел-таки за письмо:
«Уважаемый мистер Кэймен, я только теперь вспомнил, что Ваш зять перед смертью все-таки кое-что сказал. Вот, по-моему, его доподлинные слова: „Почему же не Эванс?“ Прошу извинить, что не упомянул об этом утром, но я тогда просто не придал им значения и, вероятно, потому они и вылетели у меня из головы.
Искренне Ваш
Роберт Джоунз».
Через день он получил ответ:
«Уважаемый мистер Джоунз, получил Ваше письмо от 6-го срочной почтой. Спасибо Вам огромное, что расстарались в точности повторить слова моего несчастного зятя, хотя они этого и не стоят. Жена надеялась, может, он напоследок велел ей что-нибудь передать. Но все равно спасибо Вам за Вашу добросовестность.
С совершенным почтением
Лео Кэймен».
Бобби почувствовал себя униженным.
Глава 6
Чем кончился пикник
Назавтра Бобби получил письмо совсем в ином духе:
«Все в порядке, старик (писал Бэджер такими каракулями, каковые никак не делали чести дорогой привилегированной школе, в которой он получил образование). Вчера уже раздобыл пять автомобилей, заплатил пятнадцать фунтов за всю партию — один „остин“, два „морриса“ и парочку „ровверов“. Не скажу, что они сейчас на ходу, но, я думаю, мы сумеем их как-нибудь наладить, будь они неладны. Ну а автомобиль есть автомобиль. Если он все же довезет клиента до дому, чего ж еще нужно. Я хочу открыть гараж в следующий понедельник и полагаюсь на тебя, так уж ты смотри не подведи, старик, заметано? Тетушка Кэри, скажу тебе, была молодчина. Однажды я разбил окно у одного ее соседа, он вечно ей грубил из-за ее кошек, так она всю жизнь была мне благодарна. К Рождеству всегда посылала пятифунтовый билет.., а теперь еще и это.
Мы просто обречены на успех. Дело это верняк. Что ни говори, а автомобиль есть автомобиль. Купить можно за гроши. Кое-где подмазать краской, а дурачье больше ни на что и не смотрит. Дело наше мигом развернется. Только не забудь. В следующий понедельник. Я на тебя полагаюсь.
Всегда твой Бэджер».
Бобби сообщил отцу, что в следующий понедельник едет в Лондон и начнет там работать. Род его будущей деятельности отнюдь не привел викария в восторг. Надо заметить, с Бэджером Бидоном ему уже как-то случилось встретиться. После чего он прочел Бобби длинную лекцию о том, как нецелесообразно связывать себя какими-то обязательствами. Он не был особо искушен ни в финансовой, ни в предпринимательской областях, и практически ничего присоветовать не мог, но смысл его слов не вызывал сомнений.
На этой же неделе в среду Бобби получил еще одно письмо. Адрес был написан почерком с не свойственным англичанину наклоном. Содержание письма несколько удивило молодого человека.
Письмо было от фирмы «Хенрик и Далло», из Буэнос-Айреса, говоря коротко, они предлагали Бобби работу с окладом тысяча фунтов в год.
Поначалу молодой человек решил, что грезит наяву. Тысяча в год. Он перечел письмо более внимательно. Там говорилось, что фирме желательно сотрудничать с человеком, служившим на флоте. Из письма явствовало, что кто-то его порекомендовал (имени этого благодетеля названо не было). Ответ от него ожидали немедленно, а отправиться в Буэнос-Айрес он должен не позднее, чем через неделю.