— Это опасно, — встревожилась Елена. — Они могут попытаться...
— Они ничего не смогут мне сделать, — покачал головой Антон. — Не физически. Я хочу посмотреть ему в глаза и понять, есть ли хоть какой-то шанс на диалог. Или человечество безнадёжно закостенело в своём эгоизме и страхе.
***
Встреча была назначена на нейтральной территории — в заброшенном парке на границе владений колонии. Антон прибыл один, как и обещал. Министр тоже был один, хотя его снайперы наверняка заняли позиции на окружающих парк зданиях.
— Вы хотели поговорить, — начал министр, когда они встретились у высохшего фонтана в центре парка. — Я слушаю.
— Я хочу понять, — спокойно сказал Антон. — Понять, что движет вами. Неужели даже после конца света, даже после всего, что произошло, вы не видите необходимости в новом пути? В преодолении старых предрассудков и границ?
Министр холодно усмехнулся:
— "Новый путь". Звучит красиво. Но что это на самом деле? Отказ от того, что делает нас людьми. От нашей идентичности, нашей природы.
— Вашей природы быть разделёнными? Воевать друг с другом? Стремиться к власти любой ценой?
— Нашей природы быть индивидуальностями, — жёстко возразил министр. — Иметь свободу воли, свободу выбора. Без телепатического вмешательства, без коллективного контроля.
— Мы не контролируем никого против их воли, — напомнил Антон. — Наша сеть основана на добровольном участии.
— Сейчас — возможно. Но что будет через год? Через десять лет? Когда вы решите, что человечество слишком иррационально, слишком эгоистично, слишком... человечно для вашего идеального коллективного разума?
В этих словах было зерно истины, и Антон это понимал. Его собственный опыт почти полного поглощения коллективным разумом грибницы показывал, как тонка грань между симбиозом и доминированием.
— Мы боролись с этим искушением, — признал он. — И будем бороться дальше. Но ваш путь — путь разделения, страха, насилия — уже привёл человечество на грань уничтожения. Не пора ли попробовать что-то новое?
Министр долго молчал, глядя на пустой фонтан.
— Я видел слишком много войн, слишком много смертей, — наконец сказал он. — И всегда, всегда они начинались с красивых слов о единстве, об общем благе, о новом пути. А заканчивались горами трупов.
Он поднял взгляд на Антона:
— Вы другие. Физически, ментально, во всех отношениях. И вы предлагаете нам не просто союз, а интеграцию. Трансформацию в нечто, что уже не будет человеком. Вы действительно удивляетесь, что мы сопротивляемся?
— Я не удивляюсь, — тихо ответил Антон. — Я разочарован. Тем, что даже перед лицом эволюционных изменений, которые всё равно произойдут, с вами или без вас, вы выбираете конфликт вместо адаптации.
Министр выпрямился:
— Мы адаптируемся по-своему. Как делали всегда. Через борьбу, через сопротивление, через отстаивание своего права оставаться собой.
— Даже если это право ведёт к самоуничтожению?
— Даже тогда, — твёрдо ответил министр. — Лучше исчезнуть как люди, чем выжить как... что-то иное.
Антон понял, что дальнейший разговор бессмыслен. Пропасть между ними была слишком глубока. Не просто идеологическая или философская — эволюционная. Они действительно стали разными видами, с разными путями развития.
— Что теперь? — спросил министр. — Вы используете свою телепатическую сеть, чтобы взять нас под контроль?
— Нет, — покачал головой Антон. — Это противоречило бы всему, во что мы верим. Мы дадим вам возможность уйти. Покинуть нашу территорию и найти своё место в этом новом мире.
— А если мы откажемся?
— Тогда будет конфликт, — просто ответил Антон. — И вы его проиграете. Не потому, что мы сильнее физически или обладаем телепатией. А потому, что ваш путь ведёт в тупик, а наш — к адаптации и эволюции.
Он повернулся, чтобы уйти, но остановился и добавил:
— У вас есть сутки на размышление. Потом мы примем меры для защиты нашей колонии.