- Мешок ей на голову! Да! Заткнуть соломой рот! Нос и уши отрубить! Отрубить! Отрезать! И голову! Голову! Голову с плеч!
Отложенное безумие настигает тогда, когда взятая в долг нормальность возвращается кровавым подношением той, кто этого заслуживает.
А Дженнифер заслуживает только страдания. Она и сама это прекрасно понимает, но всё равно жалко и безвольно тянет руки к дурной спасительной мечте о счастливом замужестве, где всех её кошмаров не стало, или к заботливому другу с его умиротворяющими объятиями. Вторая же сторона женщины, что знает истину о заслуженном наказании, намеренно правит все эти опечатки, возвращая обратно к ужасам сознания. Пускай всюду будут шипы, но никаких роз, будь они красными или белыми. Пускай слабая тварь травмирует нежную плоть об острия каждый раз, когда посмеет помыслить о покое.
Пускай страдает.
Как страдала испуганная Бобби, непонимающая жестокости своей лицемерной сестры. И этого всё равно будет слишком мало.
Где все эти годы была Барбара? Что ещё она пережила, помимо того, что сотворила с ней Дженнифер? Как и зачем вернулась к тем, кто превратил начало её жизни в пытку?
Музыка кончается, но Андерсен не может сомкнуть покрасневших глаз. Она медленно стекает с койки на холодный пол, неуклюже ползет по нему огромной уродливой гусеницей, забивается в угол. Там и остается на всю ночь, мерно раскачиваясь меж двумя своими "Я", то погружаясь в кромешный ужас, то расшибая затылок о стену, чтобы усилить боль. И так до самого утра, ни на секунду не проваливаясь в сон.
Измученный разум едва различает, где страшный сон, а где нечто реальное. Потому Дженнифер не сразу реагирует на то, что в замке двери её каземата шумно проворачивается ключ. Взлохмаченная, с парой новых ссадин на голове, тяжело дышащая и едва ли держащаяся на поверхности осознанности, она запоздало поднимает безумные и мутные глаза.
Имоджен
Тео был верен своему слову, разумеется, Имоджи никогда не спускалась в подвал, прекрасно понимая, что может там обнаружить. К увлечениям своего опекуна девушка относилась с тихим благоговением, в то же время не собираясь принимать в чужом развлечении постоянного участия. Таким образом, в этом действии оставалось что-то запретное для нее, прекрасное в своей первозданной жути. Это все можно было сравнить с диковинным ядовитым насекомым, способным отпугнуть одним лишь своим своеобразным видом, но строго до того момента, пока ты не изучишь сколько у него лапок, как оно питается, атакует, где находится яд. Восторг от знания продлится недолго, оставив после себя лишь пустоту равнодушия.
Войдя в комнату первой и не найдя Дженнифер на кровати, Имоджен повернула голову в сторону ближайшего к двери угла. Очень просто разгадать место укрытия, если мыслишь примерно в том же направлении. Даже на первый взгляд было видно, что Дженнифер не в себе. Да, у сестры были целы руки и ноги, в воздухе не витал солоноватый запах крови, но Тео уже успел умудриться сломать Дженни, до того, как старшая сестра попала в руки младшей. И чем интересно Имоджи должна была тут наслаждаться? Мало того, что Тео любил ломать свои игрушки, так он теперь решил и ей дарить сломанные вещи?!
Устремившись к сестре, Имоджи опускается на пол рядом с ней, благо, что платье недостаточно длинное и не испачкается. Протянув руки, девушка берет лицо Дженнифер в руки с нежностью и заботой, которую всегда ждала раньше и получила бы, если бы матери и старшей сестре было бы до нее хоть какое-то дело. От ее кожи все еще исходит слабый свежий запах мыла дерева ши, что пробивается в эту комнату будто бы из другого мира, где нет места страданиям и боли.
- Дженни, это я Бобби, - она и раньше пользовалась этим именем из прошлой жизни, но сейчас в данном контексте произносить его почему-то особенно неприятно, - Ты слышишь меня? – отгоняя от себя непрошенные мысли, она заглядывает в мутные ничего не выражающие глаза старшей сестры, - Что же они с тобой тут сделали, Дженни…