У здания с колоннами машина остановилась.
— Я быстро, — пообещал Володя, выпрыгивая на тротуар. — Пять минут дела…
Он вихрем влетел в просторный вестибюль, ринулся на второй этаж. С каждой ступенькой кулаки его обретали металлическую твердость.
— Гражданин, надо раздеться, — окликнула его вахтерша. Это была не та вахтерша, что в первый раз. Ту, вежливую и обходительную, Володя запомнил хорошо.
— Я на минуту, — отозвался он на ходу.
— Все равно. Вернитесь, гражданин…
— Я — товарищ, — крикнул он, не останавливаясь.
Штат сотрудников комнаты номер шесть был в полном комплекте. Евгений Алексеевич Петров уже закончил, должно быть, годовую инвентаризацию и теперь чинно восседал на своем месте. Маленький и худой, он виднелся из-за стола одной только головкой с седеющей шевелюрой.
— Вы снова к нам? — вроде бы даже обрадовалась Ольга Викторовна, узнав Володю, хотя узнать его было довольно трудно.
— Как видите, — сказал Сидельников и остановил тяжелый взгляд на Вадиме Дмитриевиче. Тот как-то мгновенно сник, съежился. — Где твой Гаврик? — грозно спросил Сидельников.
Инженер переводил растерянный взгляд с него на своего начальника, будто искал у того защиты.
— Вам что нужно? — спросил Вадим Дмитриевич, пытаясь придать своему голосу независимую значительность.
— Гаврика нужно… Гвоздь ему хочу забить… «Двухсотку»… А тебе, должно быть, и «сотки» хватит? — Сидельников приблизился к его столу и положил тяжелую руку на арифмометр «Феликс». — Где, спрашиваю, твой дружок?
— Он пьян! — возмутился Вадим Дмитриевич; за стеклами очков часто и беспомощно запрыгали красные веки.
— Товарищ, вы в нетрезвом состоянии? — вежливо поинтересовался Евгений Алексеевич Петров. Голос у него был тоненьким, сиплым, вроде хронически простуженным.
— Сейчас похмелимся, — угрожающе обронил Володя, и перевел взгляд на Ольгу Викторовну. — Как у вас звонят в милицию?
Жена летчика гражданской авиации улыбалась какой-то внутренней, довольной улыбкой. Она даже поднялась с места.
— По-моему, во всех городах унифицированный номер: 0–2,— сказала она со скрытым значением.
Сидельников кивнул, важно подошел к столу начальника отдела запасных частей и вспомогательных материалов, без разрешения Евгения Алексеевича поднял телефонную трубку, дважды покрутил диск и сделал срочный вызов по соответствующему адресу.
— Вот так! — резюмировал он, глядя в упор на испуганного инженера. — И шаль с каймою…
УГОЛЬНЫЙ ФРОНТ
(Очерки)
ПОБЕЖДЕННАЯ РОВГА
Всякий раз мой город возникает под крылом самолета вдруг, как мираж, со своими копрами, терриконами, улицами, домами, кровинками маячных огней, разноцветными дымами, дорисовывающими пейзаж. Грубоватая и суровая мощь характерна для моего города, сотканного на голом месте из железа, камня, бетона и человеческого мужества.
Город этот без церквей и старинных памятников, без частных домов, садиков-огородиков и скамеечек для вечерних посиделок. Это город с круглосуточным движением рабочих смен, неумолкающей симфонией шахтных вентиляторов, город, где сто двадцать дней в году свирепствуют жестокие ветры, где летом нет ночи, а зимой не бывает дня, где среднегодовая температура — минус шесть градусов. Здесь трудно воевать с природой и легко ладить с людьми…
С этим городом я познакомился однажды и поверил в существование «северной болезни».
Когда я впервые ступил на воркутинскую землю и поселился в шестиметровой каморке, когда затрачивал многие сотни калорий, чтобы по пути в редакцию преодолеть сопротивление ветра, когда с трудом доставал и бережно нес в варежке свежее яйцо больному сыну, — в ту зиму я сказал жене: «Доживем до весны и уедем. Ведь мы еще не были в Сибири, на Дальнем Востоке, мы еще плохо знаем центральную часть страны…» «Да, да, — охотно соглашалась жена. — Терпеть лишения только во имя идеи освоения Заполярья, конечно, глупо…»
Дело в том, что моя работа на Крайнем Севере не стимулировалась даже материально, поскольку по существовавшим тогда законам льготами Заполярья пользовались все, кроме партийных работников и газетчиков. Только много лет спустя эта несправедливость была установлена.
А в ту первую пору зимы я решил дожить до весны и не мог представить, что встречу в Воркуте не только вторую, но и двадцатую весну, что меня уже станут заносить в списки ветеранов города.