Перечитал сейчас стихи, посвященные своей первой любви, и хотел было их привести здесь, но стесняюсь. Тогда, конечно, они казались мне гениальными, не хуже, чем у Пушкина или Есенина, а теперь и стыдно за свою поэтическую беспомощность, и выбросить старую тетрадку не хватает сил. Кроме правды в этой тетрадке ничего нет. Но ведь голая правда еще не литература. Вот разве из более позднего…
…Встреча с девочкой состоялась. Она верно ждала меня три года и часто-часто получала солдатские письма, фотографии и стихи. Почти пять лет преданной дружбы и любви разделяли день знакомства и свадьбы…
АДА НИКУЛИНА.
Свадьбы у нас не было. Потому не было, что многое в нашей тогдашней жизни начиналось, как шутил Саша, с «не…».
После демобилизации он приехал в Воркуту, поступил работать на шахту «Капитальная» и поселился в общежитии, где жили такие же вчерашние солдаты и матросы. Первое время ребята ходили в армейской форме, только без погон. Было странно видеть, когда по утрам ватага из представителей всех родов войск отправлялась на работу. Особое внимание обращали на себя моряки: пурга, снег выше колен, а они бегут в своих «клешиках» и ленты от бескозырок — по ветру. Постепенно, от получки к получке, внешний вид новой шахтерской армии менялся: появились гражданские костюмы, шапки, пальто, валенки, сорочки, галстуки, модные в то время куртки — «москвички».
У нас с Сашей ничего не было. Зарплата маленькая: у него 1100, у меня 450. Короче говоря, после вычетов оставалось рублей 140 в нынешнем масштабе цен. Значительную часть своей получки он отсылал в деревню матери и сестре, которые жили трудно, потому что мама часто болела.
Жить нам было негде. Нас временно пустила к себе родственница, которая занимала с семьей четырнадцатиметровую комнату. Там ютились: она сама, Виктория, ее муж, двое детей и мать. Да еще мы, можно сказать, на голову…
В общем, устраивать свадьбу было негде и не на что. Когда собрались в загс, муж Виктории натянул на Сашу свое пальтишко. «Неудобно, — сказал он, — на такое торжество в шинельке…».
Мы не знали, что заявление надо подавать заранее, и пошли так, вроде в кино. Молоденькая работница загса стала длинно растолковывать существующий порядок. А пожилая ее сослуживица, видимо, старшая по должности, посмотрела на нас опытным взглядом и сказала: «Распиши их, Рая. Эти будут жить. Я вижу».
И расписали.
Из пятидесяти рублей всей нашей наличности мы уплатит пятнадцать за брачное свидетельство. А по пути домой зашли, счастливые, в магазин и на оставшиеся деньги купили бутылку шампанского за 29 рублей, банку кильки пряного посола за 3-15 (до сих пор не могу понять, почему именно понадобилась к шампанскому килька пряного посола), и буханку хлеба. На том и закончились свадебные приготовления.
Но не это было главным, ни тогда, ни позже. Саша всю жизнь сохранял стойкую неприязнь к собраниям выпивших людей, независимо от повода сборища. Он не умел пить и ненавидел спиртное. Особенно терпеть не мог рестораны. Позже, когда мы жили в достатке, и случались приглашения в ресторан, то ли со стороны друзей и знакомых, то ли приятели по работе или институту звали отметить какое-то событие и было неудобно отказаться, Саша говорил мне: «Я быстренько сбегу». И сбегал. Являлся домой даже без запаха… Никулин первый распечатал холостяцкий мир армейского общежития. Его пример оказался заразительным.
После нашей женитьбы ребята, будто по сговору, решили разделаться с вольной жизнью. Стали входить в моду комсомольские свадьбы, и общежитие почти каждый выходной напоминало растревоженный улей. Были однажды и мы на свадьбе у близкого Сашиного друга — Володи Максимова. Даже в тот день Никулин умудрился остаться трезвым. Потом целую неделю мучился над стихами, которые прочитал мне после многих переделок. Стихи назывались «Комсомольская свадьба».