А медовый месяц у нас прошел очень своеобразно. Мы долго думали: как же нам бывать наедине?.. И додумались: работать только в ночную смену. Нам, конечно, «пошли навстречу». Еще бы!
По утрам хозяева квартиры уходили на работу, дети — в садик. И день был наш. Четырнадцатиметровая квартира казалась нам царским дворцом. В ней было достаточно тепло от батарей центрального отопления, но еще теплее — от мыслей и планов будущей жизни…
Весной нам дали комнату в старом бараке. Лето прожили там прекрасно, радовались своему углу. Но с наступлением холодов стало труднее. Каждые две недели Саша привозил самосвал угля, однако нагреть нашу комнатуху не было никакой возможности, хотя печь не угасала круглосуточно. У меня создавалось впечатление, что мы взялись за непосильную задачу — обогреть улицу.
26 декабря я родила сына. Трудно передать Сашин восторг, когда он узнал об этом, а потом увидел мальчишку через окно палаты. Уж не знаю, где и за какие деньги в разгар лютой воркутинской зимы он достал букет гладиолусов, когда приехал забирать нас из родильного дома…
Все было прекрасно. Огорчала только крайняя ненадежность нашего жилья и постоянная боязнь простудить ребенка. В феврале морозы взялись за сорок. Саша сказал: рисковать здоровьем сына нельзя, надо увозить его к матери. Так и решили — уехать до наступления тепла.
В то время Саша писал много стихов. Кое-что посылал мне, хотя я была плохим критиком и мало разбиралась в поэзии. Он страшно тосковал, не мог дождаться отпуска, чтобы приехать и забрать нас из деревни. За лето он немного утеплил комнату, наружную стену обил толем, изнутри приколотил картонные плиты и обклеил обоями. Стало вроде теплее, но я по-прежнему кочегарила круглосуточно…
Однажды днем ко мне зашли какие-то молодые люди — мужчина и женщина — и попросили разрешения осмотреть наше жилье. Я решила, что это комиссия из шахтного комитета.
— Тепло? — опросил мужчина.
— Жарко! — ответила с раздражением. — Сапоги примерзают к полу, а одеяло — к стене.
Гости переглянулись.
— Да-а-а, вы нас обрадовали, — разочарованно сказал мужчина.
— Чем же я вас так обрадовала?
— Дело в том, что нам дают эту комнату…
— Как дают?!
— Очень просто. Ваш муж получил ордер на квартиру в крупнопанельном доме по Бульвару Пищевиков. Неужели для вас это новость?
Я чуть не выронила Вадьку, готова была расцеловать этого незнакомого человека. Трудно было поверить…
Кое-как дождалась Сашиного прихода, даже обедом его не накормила, атаковала с порога:
— Значит, Александр Алексеевич, можно собирать вещи? Будем новоселье праздновать?
Смеется:
— А ты откуда знаешь?
— Чужие люди сообщили. Ты ведь не нашел нужным поделиться с женой такой радостью… Совесть у тебя есть?
— А вдруг бы не дали. Что тогда? Слезы, разочарование?..
— Но ведь ты говорил, что очередь далеко. Как же так?
— Я сам ничего не знал. Оказывается, ребята с участка ходили в шахтком и в партком, и к директору. А вчера меня вызывают в жилищную комиссию, говорят: вот такое решение, Никулин, — двухкомнатная квартира в новом доме, как демобилизованному воину, одному из первых ударников коммунистического труда на шахте и зубастому комсомольцу…
Пока мы не переехали в квартиру, я не верила никаким ордерам и ключам. В то время, когда город только-только начал вылезать из каркасно-«щелевых» домиков, нам привалило редкое счастье. Мы были согласны на любую крохотную комнатку, пусть с подселением, пусть без всяких удобств, но только бы теплую. А тут отдельная квартира с ванной и горячей водой!
И тогда я, может быть, впервые поняла, что мой муж заслужил это своим трудом. А я, дурочка, дулась, когда он долго задерживался на работе. Мне бы понять тогда, что он всего себя, без остатка, отдавал делу, и чем больше отдавал, тем больше чувствовал в себе сил, и опять отдавал, и этим был счастлив…