— Спасибо, — чинно, с достоинством поклонился тот.
— Эка! Любит тебя народ, — заметил я, когда студент удалился.
— А что же? Пьяным не валяюсь, возле контейнеров порядок навожу после себя. Никому ничего плохого не делаю.
— Правильно, — кивнул я. — Так и надо жить.
Мы, не спеша, двинулись в сторону моего колодца. Там, на пригорке, на теплых, нагретых солнцем плитах хорошо посидеть, поговорить.
— Куда-то Санёк задевался, — сообщил я Шмелю. — Или напился ночью, валяется под кустом… Ты его не видел?
— Не видел, — покачал головой Шмель и как-то посерьезнел. — Что, его дома нет?
— Я стучал — не отозвался. Внутрь не заглядывал. Не люблю вторгаться в частную жизнь.
— Кто любит? Но бывает, и к нам вторгаются…
— Опять облавы? — насторожился я.
— Какие облавы? Кому мы нужны? — спросил Шмель. — Ментам с нас взять нечего. Не о том я. Три дня назад Куяк пропал. Вчера Ефимыч как сквозь землю провалился. А сегодня Санёк исчез. Тебе не кажется, что это странно?
Мы подошли к пригорку с колодцами. Железный лист на люке Санька лежал, как прежде. Я приподнял его, заглянул в темный провал люка. Внутри колодца никого не было. Груда тряпок, заменяющих Саньку постель, гнутая алюминиевая кастрюля. И большая тряпичная сумка, в которую он собирал добычу. Странно. Если бы ушел по делу — сумку забрал бы с собой.
— Вот то-то ж! — прожужжал Шмель, заглядывая в колодец вместе со мной.
— И куда он мог деться?
— Вивисекторы, — отозвался мой товарищ. — Забрали его на органы. Пора отсюда смываться, Никита. Самая пора…
То, что Шмель назвал меня по имени, говорило о серьезности его слов. Видно, он не на шутку встревожился.
Как бы там ни было, что бы нам ни угрожало в самом близком будущем, подкрепиться не мешало. Мы вскрыли банки с сайрой, порезали хлеб, молча, со вкусом съели каждый свою долю. Закусили яблоками — вяловатыми, но вполне съедобными.
— Пошли, Негра поспрошаем, — предложил Шмель, во время еды наблюдавший за фигурой с курчавой головой, медленно передвигавшейся по свалке.
— Про что? Про Санька?
— Да и про Санька тоже… Негр — он рассудительный, хоть и не моется месяцами…
Обходя свежие мусорные кучи, мы побрели к Негру. Когда подошли, рядом уже были Сема и Законник.
— А что, дело какое есть? — прищурившись, прошепелявил Сема. Был он какой-то приблатненный, и я его не любил.
— Есть, — легко ответил Шмель, словно и не замечая скрытой неприязни «хозяев» свалки. — Не знаете, куда ребята подевались? Куяк исчез. Ефимыч. Теперь и Санька нет.
— Не больно-то и нужен ваш Санек, — затянул Сема. — Вечно лучшие куски из-под носа выхватывал, из горла вырывал. Поселился тут, рядом, и думает, что он — свалочный. А мы здесь живем, на свалке… Значит, все права имеем. Он пусть в бараках и работает, если среди бараков живет. Мы его тут не прописывали…
— Цыц, — прикрикнул на товарища Негр, оскалив белые зубы. — Тут, ребята, дело страшное… Душитель!
— Какой душитель? — изумился Шмель.
— Самый настоящий. Душит людей. Находит в том удовольствие, — объявил Негр, прищурившись.
Рассказывая о душителе, он начал размахивать руками. И, поскольку от этих движений от Негра пошли в разные стороны волны воздуха, я поморщился. Пах Негр не слишком приятно. Как, впрочем, и Сема. Законника я не нюхал, но выглядел он лучше. Да и жил он не на свалке — только приходил к Негру по каким-то своим делам.
— Ну, душит… А тела где? — спросил я.
— Поедает, — с нехорошим огнем в глазах ответил Негр.
— Статья сто пять, пункты «д», «ж», «м», — объявил Законник. — Редкий пунктик «м»… От восьми до двадцати лет лишения свободы…
Как всегда, Законник цитировал уголовный кодекс. Это было его любимым занятием, его хобби. Кодекс он знал близко к тексту, практически наизусть.
— Да ты представляешь, какой аппетит надо иметь, чтобы человека съесть? — спросил я. — К тому же, все не съешь. Кости останутся там, сухожилия…
— Со знанием дела говоришь, — прокомментировал Сема. — Будто только этим и занимаешься. В смысле, поедаешь. А, Доцент?
— Пошел ты, — коротко ответил я.
— Аппетит надо иметь хороший, — словно и не услышав наших реплик, продолжил Негр.
Чумазое лицо его было задумчиво. Из угла рта потекла, смывая копоть с подбородка, струйка слюны.
— Может, тела менты прячут, — заявил Законник. — Статья 316, без пунктов. Укрывательство. До двух лет.
— Менты? — удивился я. — С чего бы им убийцу покрывать? Сам говоришь — подсудное дело.
— А зачем им дело заводить? Пока мы живые, им до нас дела нет, — пояснил Законник. — А как убили кого — мы ведь тоже люди… Вот и прячут — чтобы «висяки» не заводить. Чтобы показатели по отделу хорошие были. Хорошо, когда другой район рядом — перекинул тело к соседям, и забыл — если те менты обратно его не перекинут. А у нас — центр. В самом центре свалка… Труп соседям не перекинешь.
— Не, в душителей я не очень верю, — протянул Шмель. — У вас на продажу ничего нет? Я в город иду сейчас.
— Сами продадим, — ответил Сема. — Тебе верить…
— Как знаете, — кивнул Шмель. — Пошли, Доцент!
И направился к Северному жилому массиву. Через всю свалку. Я не особенно хотел уходить от своего прибежища, но зашагал следом за Шмелем. Сегодня что-то не было настроения оставаться одному.
Пройдя уже почти всю свалку, мы наткнулись на роющегося в куче отбросов Миху. Увидев нас, он поднялся, подошел к Шмелю и залопотал:
— Гу-гу угу, мугугу, шу-шу…
— Да, Миха, конечно, — ответил Шмель.
— Угуру, буру тур! — продолжал бормотать Миха.
Время от времени Шмель односложно отвечал ему.
— И как ты хоть что-то понимаешь? — удивился я.
— Тут главное выражение понять, — ответил Шмель. — Миха — он ведь контуженный. Не то, чтобы совсем дурак. Учился даже когда-то. Просто с придурью. Ты бы постарался — понял его. Только ленишься.
— Наверное, — согласился я.
После того, как мы оставили Миху, вернувшегося к своей куче отбросов, Шмель заявил:
— Он видел, как Ефимыч садился в черный автомобиль. Как тебе это нравится?
— Приснилось, — ответил я. — Кто Ефимыча в автомобиль пустит? Хоть в черный, хоть в белый? Разве что в грузовой, с углем.
— Не скажи, всякое бывает, — заметил Шмель. — Я, когда после бани, так ко мне даже женщины пристают одинокие. Иногда.
Я засмеялся. Шмель не обиделся.
Дотопав до Северного жилого массива, мы зашли к Ольке-спекулянтке, сдали ей сапожки и три разные ложки из мельхиора, которые Шмель нашел накануне. Заплатила за них Олька, на мой взгляд, мало, но Шмель остался доволен.
— Клиенты как, ходят? — осведомился он у спекулянтки.
— Тебе-то что? — насторожилась Олька.
— Пропадать стали люди…
— Каждый день сейчас кто-то пропадает. Это все вампиры, — объявила Олька. — Вы чеснока больше ешьте. Помогает, и для здоровья полезно. У меня совсем дешевый — по рублю за головку. Возьмите!
Чеснок и вправду был дешев — наверное, достался спекулянтке с какой-то базы под видом гнилого. Или был краденым. Шмель приобрел целых три головки, угостил меня. Полголовки я съел сразу. Не то, чтобы боялся вампиров — хотелось чеснока. К тому же, чеснок отлично помогает от цинги.
Домой поехали на автобусе, распространяя чесночный дух. Пассажиры косоротились, глядя на нас, но молчали. Платить за проезд мы, конечно, не стали. Водитель обругал нас вслед, но мы только вежливо сказали ему «спасибо», и он замолчал.
Шмель отправился к себе — придремнуть в полуденное время. Я последовал его примеру и вернулся в свой канализационный колодец. Наше время — раннее утро. Ну, вечером можно на свалке порыться. А ночью и днем надо спать.
Когда я открыл глаза, хорошо выспавшись, Дип висел около трубы с холодной водой, не слишком интенсивно помахивая маленькими кожистыми крыльями. Нос у него был большой, с горбинкой, немного напоминающий клюв. Рожек не имелось — их с успехом заменяли ушки — то ли трубочками, то ли молодыми полуразвернувшимися лопушками. Цвет Дипа произвольно менялся от серого до ярко-малинового.