— Почему ты называешь меня Юлей?
— Как почему? — удивился я. — Ты — Юля. Мы с тобой учились в одной школе. Встречались, когда ты ходила в десятый класс. Забыла меня, что ли?
— Я не Юля, — покачала головой девушка. — С Юлей не может случиться ничего плохого. Она не ходит на панель, не спит с отвратительными мужиками за десятку или за кусок хлеба. Она не ворует у соседей объедки. Она могла бы платить за обучение в университете, не слишком напрягаясь. Я — Оля. Оля могла попасть сюда. Она вечно влипает в разные неприятности. Юля — нет. С ней не может случиться ничего плохого. Так-то, Никита.
Если бы не это «так-то, Никита», я, наверное, поверил бы, что у Юли была сестра, похожая на нее подруга… Но это «так-то» поставило все на свои места. У девушки — раздвоение личности. Под действием наркотиков, или просто от тяжелой жизни. Она дошла до ручки.
— Прости меня, — сказал я, чувствуя, как по щеке течет слеза. — Прости.
— Нет тебе прощенья, — заявила еще одна накрашенная девица в желтом платье.
— Мы тебя убьем, сволочь, — заявил мужчина лет пятидесяти в рваном ватнике. — Как хорошо, что и у вас, бандюков, случаются ошибки! Что ты на своей шкуре почувствовал, каково это — быть на нашем месте!
— Я сейчас в том же положении, что и вы…
— Только попали мы сюда разными путями, — заявил мужчина.
— Но я могу дать вам шанс! Реальный шанс выйти отсюда.
Сухая старушенция выступила вперед.
— Не троньте его, идиоты, — сказала она. — На свободу выйдем, тогда… тогда посмотрим. Видишь, Олька, как моя самогонка подействовала? — обращаясь к Юле, спросила бабка. — Бандюки своих валить начали. Нет, все же полезный продукт, кто бы что ни болтал…
— Вижу, — кивнула та. — Мне жаль Никиту. Я любила его… И сейчас люблю.
— Да ты на шмотки его посмотри, герла! — вновь встряла девица в желтом платье. — Костюм стоит столько, сколько ты за год зарабатываешь. А он тебя на панели бросил, скотина…
— Бросил, — быстро согласился я. В горле опять запершило. — Не на панели, правда… Но о будущем я не думал. Не счел нужным подумать, когда уезжал в Англию.
— С иностранными фифами знакомства водил, пока ты по пять клиентов за ночь обслуживала!
Юля заплакала.
— Не плачь, милая. Все будет по-другому, — попытался утешить ее я. Сам зная, что по-другому, может быть, и будет, но не так, как должно быть. Потому что прошлого из жизни не выкинешь.
— Я Оля, — повторила девушка.
— Что, неясно, что ли? У нее блокировка стоит, — объяснила девица в желтом платье. — У меня тоже такая была. Профессиональный психолог ставил. За то, что я неделю с ним жила и все его капризы выполняла. Наверное, и эту тоже он обработал.
— Обработал, — отозвалась Юля. — Ненавижу его… Всех люблю, а его — ненавижу. Хотя сделал он мне только лучше… Когда на проспекте стоишь — об университете не вспоминаешь. А в университете о проспекте совсем не помнишь. Разве специально кто-то зацепит…
Я поднялся на ноги. То место на груди, в которое Чахлый приложил прикладом, болело, но уже гораздо меньше. Гораздо сильнее болело сердце.
— Эй, Чахлый, иди сюда! — громко позвал я.
Люди шарахнулись от меня в стороны. Только Юля осталась рядом.
— Чахлый! — позвал я еще громче.
— Заснул твой Чахлый, — хихикнула старушка. — Баба Рая дело знает. И баба Рая вас сейчас на волю выведет. Жаль только, что не один этот склад — вся база их охраняется… Вот тут нам ты и пригодишься, паренек. Своих охранников мы самогоночкой нейтрализовали, других нам ты нейтрализовать поможешь.
С этими словами старуха извлекла из сумки проволочку, хитро согнула ее, подошла к замку, который запирал дверь на решетке, и, подхихикивая, принялась ковыряться в нем.
Не прошло и минуты, как солидный стальной замок тихо щелкнул. Старуха откинула дужку и вытащила замок из «ушек» решетчатой двери.
— Дерьмовый замок. От честных людей, — прокомментировала баба Рая. — Кто смелый — на выход. Кто не хочет — может оставаться и отправляться за рубежи нашей родины. На консервы.
Юля всхлипнула:
— Этого, прикованного, отстегнуть можешь?
— Да зачем он тебе? На него отупина целый баллон вылили. Если и очухается, то к завтрашнему утру. А скорее всего, так дебилом и останется, — заметила старушка.
— Отстегните, ему неудобно стоять, — попросил я.
— Была бы проблема, — хихикнула бабка. — Возня с наручниками не заняла у нее и десяти секунд. Мужчина тяжело осел на пол. Похоже, он, и правда, ничего не соображал.
— Вынесем больного? — спросила Юля. — Который в углу лежит?
— Не стоит, — покачал головой я. — Обещаю: все будут невредимы. Если вы боитесь попасть под пули — оставайтесь здесь. Я ручаюсь, что всех выпущу, как только получу возможность контролировать ситуацию.
— Ага, — захохотал мужчина в ватнике. — Только ситуацию контролировать мы тебе пока не дадим. Ты первый пойдешь. А я — за тобой. И не сомневайся — нас ты охране не сдашь. Не удастся.
— Нет у меня таких планов. Ты бы хоть сказал, как зовут тебя.
— Чтобы потом быстрее меня найти? — усмехнулся мужик. — Да зови хоть горшком — только в печку не ставь.
— Ладно, Горшок, — кивнул я. — Так и буду звать.
— Скушай-ка вот это, начальник, — предложила девица в желтом платье. Это таблеточка правдина. Всегда с собой ношу. На всякий случай.
Я проглотил таблетку.
— И как, что собираешься делать? — спросил Горшок, выждав пару минут, пока быстродействующий шипучий правдин впитается в кровь.
— Вывести вас отсюда, — подтвердил я.
— Ну, может быть… — нехотя согласился он. — Хотя некоторые и от правдина блокировку ставят. Дело-то нехитрое. Правдин — это тебе не отупин.
Покинувшие картофелехранилище пленники не слишком спешили двигаться дальше по коридору. Чахлый, может быть, и заснул. Но как знать, сколько еще охранников на базе? Стрелять они будут, не задумываясь.
— Пойду впереди, — предложил я притихшим и нерешительно мнущимся перед входом в узкий коридорчик людям. — Постараюсь, чтобы с вами ничего не случилось. Потому что вы попали сюда и по моей вине.
— Иди, — согласился Горшок, одергивая свой ватник. Он словно бы сам собой стал главарем освободившихся пленников. Я, что довольно-таки закономерно, попал на роль заложника. Хотя взбесившийся Чахлый при малейшей возможности расстрелял бы меня точно так же, как и остальных.
Девятнадцать человек поплелись по узкому коридору. Двое мужчин остались в картофелехранилище. Больше никто не сделал попытки им помочь. Эти люди стали бы лишней обузой.
За одной из дверей в коридорчике овощехранилища был слышен сильный храп. Баба Рая, идущая справа от меня, хихикнула и подмигнула.
— Начальничек наш умаялся. Хоть бы он захлебнулся во сне, жадная безмозглая скотина, — глаза старушки недобро блеснули. — Салом, небось, обожрался, вот самогонка его и не брала.
Неплохо было бы запереть дверь, из-за которой раздавался храп. Но чем ее закроешь? Горшок вдруг отстал от меня, юркнул в комнату. Раздался короткий всхрип, и храп прекратился. Мой конвоир вернулся, сжимая в руке охотничий нож, обагренный кровью.
— Захлебнулся, — оскалился он. — Смотри, Латышев, как бы тебе не захлебнуться. При случае я и тебя завалить не побрезгую.
— Понятно, — кивнул я. — Только проку тебе от этого не будет. Я хочу вам всем помочь. И я знаю, как отсюда выйти.
Двор склада был пустым. Только стояла одинокая «девятка» с открытыми дверями и валялись около нее трупы Рената и Сергея. Крепыш лежал прямо в проходе, загораживая дорогу. Чахлый не потрудился убрать своего товарища, вызвать подмогу, или, напротив, замести следы. Крышу у него сорвало напрочь.
Я вспомнил улыбающуюся физиономию Жлоба в будке на входе. Что же он, не слышал выстрелов? Почему не пришел сюда, не вызвал подкрепление? И что он будет делать, когда двадцать человек, за сохранность которых, как товара, он отвечает перед отцом головой, станут выбираться на улицу? Стрелять, естественно. Только стрелять. И вызывать на помощь ребят, чтобы загнать всех обратно на склад. Меня он, конечно, не тронет…