Смолкина отказалась надеть пальто. Она даже шляпку оставила в сторожке.
— Пошли!
Нюрка взяла второй фонарь «летучая мышь» и двинулась к свинарнику впереди всех, освещая снежную тропу — узкую и черную от навоза. За Нюркой пошла Смолкина, за Смолкиной — Бороздин, затем Лампия и Палага в своих ситцевых халатиках, а за ними уже все остальные.
Когда створки широких ворот распахнулись и в свинарник вместе со струей свежего воздуха проник свет, за перегородками и в разных углах просторного помещения захрюкало, засопело, зачавкало и свиные рыла стали просовываться сквозь жерди и доски. То тут, то там мелькали острые длинные клыки и на мгновение вспыхивали маленькие злые глазки. В отдельном стойле завозился, поднимаясь на ноги, огромный, вечно голодный, с железной щетиной кабан Крокодил.
Во дворе было сравнительно чисто и не душно, и Бороздин, как показалось Нюрке, пожалел, что накануне направил сюда многочисленную женскую бригаду, которая два дня скребла и подметала полы и перемывала поросят: лучше бы уж показать Смолкиной все как есть, как водится в обычное время, во всем была бы виновата она, Нюрка.
А Елене Ивановне ничего в свинарнике не понравилось. И, стоя у барьера, стала она делать замечания — ворчливо, высокомерно, — и все Нюрке, Нюрке:
— Уплотнить надо свиней, чтобы тепла у них больше было!
— А почему воды в стойлах нет? Воду нужно иметь всегда — в избытке и свежую.
— А почему корыта грязные и гнилые наполовину?
Нюрка начала спорить, обороняться:
— Не гнилые они. Не видите, что ли? — она снова стала называть Смолкину на «вы».
— Не вижу я, что ли? — повторила Смолкина ее вопрос, но уже с обратным смыслом. — Гнилые!
— Не гнилые, а съедены! — зло выкрикнула Нюрка.
— Значит, кормить надо свиней вовремя. Есть у вас корма, товарищ Бороздин? — повернулась Смолкина к председателю.
— Есть, Елена Ивановна, есть! — не дрогнув, подтвердил Бороздин. — Теперь есть, но перебои случаются! Случались перебои!
— Надо же! — ахнула Нюрка.
— Вот видишь! — зло упрекнула ее Смолкина, будто схватила за руку на месте преступления. — А ты очковтирательством занимаешься, на свой колхоз и на руководство наговариваешь!
— Надо же! — возмутилась потрясенная Нюрка. — Да что же вы такую неправду несете?
— Свиньи и те неправду не любят, — вмешалась в разговор Лампия.
— Рацион строгий должен быть. Сухое зерно, корнеплоды, витамины, — высокомерно продолжала Смолкина. — Слыхала ты, что такое рацион?
— Рацион? Да знаете ли вы, чем кормятся наши свиньи?
Потревоженные не вовремя животные шумели и хрюкали все больше и больше, зло повизгивали, словно перед наступлением грозы. В дальнем углу завизжали поросята, Крокодил за перегородкой поднялся на дыбы.
— Вы про рацион свиньям расскажите! — крикнула Евлампия.
— Научный подход наши свиньи любят, — поучала Смолкина. — Ласку любят. Уход и ласковое обращение завсегда себя оправдают и прибавку в весе дадут. Свинью хлебом не корми, а за ухом ее почеши.
— Вон Крокодила почеши за ухом! — снова выкрикнула Лампия.
«Почеши, почеши его за ухом, приласкай! — со злорадством подумала Нюрка, отчетливо представляя себе, что произошло бы, если бы чужой человек, Смолкина, и впрямь захотела пройти за перегородку и приласкать свиней. — Они тебе дадут прибавку в весе!..»
Но когда Смолкина вдруг приподняла верхнюю жердочку изгороди и опустила ее на цементный пол, потом так же вынула из гнезда и бросила на пол вторую и третью жерди и, ступив через остальные, направилась в глубь двора, Нюрка испугалась.
— Ой, что вы делаете! — закричала она, хватая Елену Ивановну за рукав нейлоновой кофточки. — Ой, не ходите вы к ним!
— Пускай идет! — оборвала ее Лампия.
— Свиньям доверять надо! — ответила Елена Ивановна, вырываясь из Нюркиных рук.
— Так они же голодные, как им доверять?
— Свиньи ласку любят. Я ли их не знаю? — самодовольно заявила Смолкина.
— Так бессловесные же они!
— Это наши свиньи! — стояла на своем Елена Ивановна.
— Ой, не ходите! — завизжала Нюрка, как визжат и кричат только от страшных ночных кошмаров, но ничего уже нельзя было остановить.
— Пускай идет! — настаивала на своем Лампия. — Пусть свиньи покажут ей, где правда!
Крокодил первый опрокинул перегородку. Клыки его были обнажены.
Истошный Нюркин визг слился с хрюканьем и хрипением зверей. Трещала распарываемая шерстяная материя, звенело золото и серебро на цементном унавоженном полу.