В театре — Маяковский. Спектакль получил название «Послушайте!». Репетиции идут напряженно: два, три, а то и четыре часа в день. Пятерка «Маяковских» такова: Насонов, Смехов, Золотухин, Хмельницкий и Высоцкий. Многое меняется по ходу. Декорации — детские кубики с буквами. Иногда из них составляются слова, а иногда два кубика делаются пьедесталами и с них спускаются Маяковский и Пушкин, чтобы поговорить по душам. Стихотворение «Юбилейное» разыгрывается как диалог. Скажем, фраза: «Хорошо у нас в Стране Советов. Можно жить, работать можно дружно…» — предстает таким образом:
А Пушкин не кто иной, как Высоцкий. Как говорит Любимов: автор написал текст, а мы сыграем подтекст. Этот подтекст-то и вызывает — опять! — тревогу «начальничков» нашей культуры. Некто Шкодин из Моссовета шкодит изо всех сил: мол, пять Маяковских — разные грани, а грани пролетарского поэта нет… Сколько людей встало на защиту — и каких: Арбузов, Анчаров, Эрдман, Кирсанов, Шкловский, Кассиль… Лиля Брик пришла на обсуждение и заявила, переходя на «советский» язык: «Этот спектакль мог поставить только большевик и сыграть только комсомольцы». Ничего не помогает. Спектакль еще не готов к середине апреля, когда театр выезжает на гастроли в Ленинград.
Вылет первый: Высоцкий как Маяковский
Владимир Маяковский и Владимир Высоцкий — к сопоставлению располагают уже сами эти звучные имена. Владимир — имя нередкое в конце XIX века, а уж в предвоенные годы в СССР «Вовы» и «Володи» появлялись на свет с чрезвычайной частотой. Тем не менее именно в этих двух случаях имя работает как художественный символ, вставая, что называется, во весь рост. Вспомним, как осмысляла Цветаева в стихах 1921 года имя своего поэтического современника:
И потом, уже в 1930 году, осмысляя весь жизненный путь поэта, начиная с рождения:
Так и хочется применить цветаевские строки к Высоцкому. Они с Маяковским оба — «отчаянные дяди», нацеленные на решение масштабных задач, на овладение «целым миром». А фамилии… Позволю себе раннее детское воспоминание. Бумажная книжка с картинками. Название — «Это книжечка моя про моря и про маяк». И такой в ней финал:
По прочтении возникало ощущение, что «Маяковский» — это фамилия, придуманная специально для книжечки. А потом, много лет спустя, друг нашей семьи, швейцарский журналист, знающий по-русски буквально несколько слов («маяк» оказался в их числе), с удивлением спросил: «А что, Маяковский — это настоящая фамилия поэта? Не изобретенный им псевдоним?»
Да, нет больше в истории русской поэзии случая, когда «натуральная» фамилия автора так совпала с духом его поэтики, с его жизнетворческим пафосом. Разве что Высоцкий. Фамилия более частотная, среди ее носителей есть и другие актеры, другие литераторы. Но ни с кем из обладателей этой паспортной фамилии она так семантически не срослась. Несмотря на свой скромный физический рост, Володя в юные годы был обречен на прозвище «Высота» и в течение жизни оправдал его в высшей степени.
А какого юного подпольщика следившие за ним шпики в 1908 году называли в своих донесениях «Высокий»? Да, вы угадали: Маяковского, еще не начавшего писать стихи.
Так что у обоих поэтов фирменный знак — высота. Вершина, духовная вертикаль. «Стремилась ввысь душа твоя…» — тогда ты скорее всего симпатизируешь Маяковскому и Высоцкому. А люди с «горизонтальным» мышлением их нередко отвергают.
Теперь о маяке как символе. Когда-то в советское время «маяками» пропаганда именовала «передовиков производства», чьи трудовые рекорды нередко были фальсифицированы. Но это довольно короткий период. А изначально «маяк» — символ идеала, мечты, высокой духовной цели. «Ты, знающая дальней цели / Путеводительный маяк, / Простишь ли мне мои метели, / Мой бред, поэзию и мрак?» — так обращался к родине Александр Блок.