— Здорово, дядя Степан! Ну, как там у тебя — зимовье на Студеной?
В другой раз Степан послал бы насмешника куда подальше, а тут сдержался: вспомнил, что нужен ему Серега, вот как нужен со своей машиной!
— Здорово, Сергунь! — отозвался. И, понизив голос, кивнул в сторонку. — Поди на пару ласковых, а?
— Машина понадобилась?
— Знамо дело, бычка в расход пускаю. Завернешь после праздника?
— Единоличный сектор меня не интересует, — хохотнул Серега.
— Хвать те зубы-то скалить!
— Ладно, — сдался Серега, — так и быть уж, последний раз. А больше ни-ни, крест на твою Чукотку.
— Премного благодарен, как раз вот и в магазин есть с чем зайдить, — похлопал по карману, намекая на премию.
— Ладно, сперва ко мне завернем, — сказал Серега. — Посмотришь, как в новом доме живу. Может, променяешь свою Чукотку на такой же.
— Ну, ну, — согласился Степан, — погляжу, что за дом…
Они прошли три первых одноэтажных, не в пример деревенским старым, просторных и с большими окнами, остановились перед четвертым. С виду дом и правда внушительный. С обоих концов голубые терраски со стеклами: каждому хозяину отдельный ход. Перед окнами, в оградке из свежего штакетника — молодые яблоньки, смородинные кустики. Дом понравился Степану, однако не преминул он заметить:
— Садок-то жиденький.
— А зачем большой? — возразил Серега. — Теперь и так яблок навалом, дешевле картошки.
Степан старательно почистил сапоги о железную решетку, ступил на порожек. В коридорчике, где блестел, как полированный, пол, оглядел еще раз свою обувку и со словами «Ишь, полы-то у тебя!» проворно скинул ее, пошлепал в шерстяных носках.
— Вот кухня у нас, — водил, объясняя, Серега. — Видишь, газовая плита? Только спичку подставь, в любое время жарь и парь.
— А газ откуда?
— Газ балонный, вон в ящике на улице.
— И ванная есть? — полюбопытствовал Степан.
— Есть и ванная, от газовой колонки… Так-то, дядя Степан. Плюнь ты на свою Чукотку да сюда перебирайся. Глядишь, и тебе дадут такую же квартирку.
Степан оглядывал все по-хозяйски, расспрашивал, трогал новенькую, на городской манер, мебель.
— Да-а, малый, тут у тебя и правда всякие такие удобствия. Плохо только, скотинку негде водить — ни двора тебе, ни выгона.
— А вон сарай-то за домом. Пожалуйста, и поросенка держи, и птицу всякую.
— А корову, скажем?
— Что ей делать, коровой-то, день и ночь на нее работать? Было время, убивались из-за этой коровы. А теперь и без нее обходимся. Надо тебе молока — сходи на ферму да возьми…
Странные колебания зарождались у Степана, пока он вел разговор с Серегой да оглядывал его квартиру. Невольно усомнился в себе: может, и правда поставить крест на отшельное свое житье?..
От Сереги вышел он захмелевший. Сумерки густо наплывали со всех сторон. Пока миновал Доброполье, чтобы попасть на луг, стало темно, как в погребе. А тут посыпалась холодная морось. Однако, несмотря на потемки, на зябкую мжицу, настроение у Степана было бодрое. Он даже затянул во всю глотку, размахивая в такт шагам:
Невидимый в темноте ручей обозначил себя близким журчаньем. Теперь надо было отыскать знакомый переход на другую сторону. Степан прошелся туда-сюда по берегу, попробовал на ощупь ногами — камни не попадались. И тогда он стал выбирать наугад, где мелко: не залить бы в сапоги. Изготовился, намереваясь преодолеть ручей одним махом, и…
— Уфф, черт те дери!.. Ы-ыхх! — содрогнулся от ледяной воды, хлынувшей за голенища.
Пока выбрался из трясины, вылил воду из сапог, в озноб ударило. Ощупал авоську с покупками — все мокрое, в липкой грязи.
— Мать твою бог любил… надо же так угодить!
Степан отдышался, пополз наугад вдоль полынной гривки. Осталось обогнуть крутой каменистый обрыв, спуститься в лощину. Ему казалось, что ползет он целую вечность. А когда наконец выбрался на пригорок, донеслось до него, как из-под земли, завыванье Дикаря.
— А-а, мать твою бог любил… стосковался по хозяину… А хозяин-то…
Заскулил, заметался пес, почуяв своего. Казалось, готов был дверь расцарапать в щепки, только бы облегчить участь хозяина. Да где там — крепка больно дверь, из досок вершковых.
Кое-как подтянувшись на порожек терраски, Степан отомкнул замок, кулем перевалился через порог. Дикарь так и бросился к хозяину, завизжал не то от радости, не то от бессилия ему помочь. Ощупкой, придерживаясь за стену, Степан добрался-таки до дивана. Пока снял сапоги, десять потов сошло, слезы ручьем пролились. Подлизавшегося было кота — тот хотел потереться о сапог — так огрел, что кот отскочил мячиком.