«Сад говорил на языке жар-птицы…»
Сад говорил на языке жар-птицы,Которая вчерашней сказкой снитсяИ, как всегда, сулит жемчужный клад.Возможно всё, когда листвой смущённойНагнётся жизнь и мальчик изумлённыйОбнимет в сновиденье яркий сад.
Сад скажет: что ты потерял, ребёнок,Тебя как будто видел я спросонокИ забывал в потерянной листве?Кого ты ищешь, твой Мегрэ из книжки,Скурив две трубки, не откроет фишки:Кто твой отец? И с кем ещё в родстве?
Глаза отводит старый сад, а ветерПеребирает тех, кого приметил,Когда смотрел, как дождь смывает всеСледы того, кого признал бы малый,Селена впишет грустный взгляд в сценарийИ остановит луч на той слезе,
Что спрятана в подушку. Мальчик вырос…Отец – душа на ветер, торс – на вынос,И мать ни взглядом, ни молчаньем неПоможет больше. Там за облакамиВздыхает Тот, Кто вместе с рыбаками…Сад с головой в рубиновом огне.
Неизвестный поезд
Когда остановится поезд – случится весна,И трав малахитовых небо коснётся лучами,И ночь будет старым диспетчером осуждена,И жизнь постоит пять минут под большими часами.
На скромном вокзале последний смещается снег,На ветке молчанья в жилетке нефритовой птица,На трёх облаках нацарапан туманный хештег,Кто первый заметит в вагон голубой превратится,
И будет с гармошкою «катится, катится…» петьВ дуэте с худым крокодилом, очкариком Геной,О счастье, с которым, обнявшись, легко умереть,Смирившись, как будто буддист, с непростой переменой.
Когда остановится сердце железное иВдохнёт передышку, то вытянут шеи деревья,И выйдет волшебник, раздарит подарки свои,И музыкой брызнет мобильник с повтором припева.
Когда остановится скорый, посмотришь в глазаСебе молодому, носящему с лёгкостью тело,В застиранной кофте душа прометнётся скользя,А выйдет в стране пармезана: метро «Трокадеро»,
А там одиночка, наркушник, сновидец, клошар,Безумец и лузер, целуя в зелёные губыСтаруху с косой, тихо скажет: «Прекрасен кошмар,Когда мертвецы дуют марши в стеклянные трубы».
Опять в ожиданьи состава свернул не туда,Дух лузера в ангелы вышел под зонтиком Бога,В прошедшем столетье старуха телами сыта…А поезд – дракон изумрудный – придёт в полвторого?
И выйдет весна… если выйдет… Не вороны проЧудесную смерть говорят, а смешные химеры.Твой поезд грядущего катится линии по,Возможно, другой, не открытой ещё стратосферы.
Пастух кота
Единороги мокнут на снегу,Листвой осенней пробуя укрыться.Пастух кота промолвил: «СтерегуЯ облака, чтоб лучше видеть лицаТех призраков, которые со мнойВ тени деревьев вымокших до нитки…»Свет межсезонья выкрашен листвой,Того гляди зима войдёт в калитки,Которые внутри тебя, внутриРазмытых и текущих парейдо́лий.Мяучит кот и словно бы: «Смотри», —Он говорит хозяину неволи.Стерев сполна о сумерки бока,Все три единорога обернулисьВ темнеющие быстро облакаИ влились в ряд фотоиллюзий улиц.Цвет межсезонья – рыжая лисаИ белый заяц в поисках морковки.Луна разносит свет, легко скользя,И шлёт лесам янтарные шифровки.Пастух зевает, осень в рот идётХрустальными виденьями беззвучий,Которые скорее видит кот,В наколках серых дышащие тучи…И чем закончить, если не дождюОтрыть ворота, чьи замки ослабли…Пастух внутри себя взлетает в туЗагробность, что котам доступна как бы.
«„Вот и ты засыпай“, – говорит манускрипт человеку…»
«Вот и ты засыпай», – говорит манускрипт человеку…А за окнами бродят уставшие псы и коты,Обнимают дворы и задворки, как ближнюю Мекку,У которой подходы и выходы больше грустны,Чем иллюзии, что на деревьях растут в тёмно-синих,В перламутрово-чёрных и всяких таких полуснах,«Засыпай», – говорит книжка-фишка, а – слышится: «Скинь их»,А кого и зачем – не увидишь в миражных очках:
В правом стёклышке мгла, в левом, видишь, фигурка к фигурке —В сизоватом тумане неспешно идут старики,
Бьётся что-то в груди, точно красное в песне-печурке,Только ангелы знают зачем эти двое близки.Ту-ту-ту поезда, самолёты летают по плану,Голубеет Маврикий, и в «космос таких не берут» …Зигмунд Фрейд повздыхал, раскурил цвета рейха «Гавану»,На сто пятой страничке в сангине заката Бейрут.