не смущай, похоронная хроника. Мы ведь тоже катались в метро,в зоопарке смотрели на слоника, ели ситники, пили ситро,распевали частушки веселые, осушив по сто семьдесят грамм,и стояли пред Господом голые, прикрывая ладонями срам.
«Город стоит на горе, а у тебя, дурачка, – ну какое горе…»
Город стоит на горе, а у тебя, дурачка, – ну какое горе.Черная окись на серебре. Вне времени, на кривом простореполыхает душа, обмирают подёнки в закатном танценад ручьем. Затянувшиеся приключения самозванца
завершаются сам знаешь чем. На шхуне пожар, в рынду бей,матросня. Креп-жоржетовым шарфиком матери, рыбьейкостью в горле, а правильней – в сумеречной горловинетой вселенской воронки, куда, крутясь, утекает иней
на оконных стеклах, над брусничным островом мелкийсеверный дождь, дурные стишки, кухонные посиделки,смех любовников юных на каменистом судакском пляже.И выдыхаешь: «Не предавай огню моей лягушачьей шкурки, княже.»
«пахнет озоном солнечно голова ясна…»
пахнет озоном солнечно голова яснаславно когда сердце мое не саднит с утраза ревущим мусоровозом в квадрате окнамолча бегут неулыбчивые дюжие мусора
всяк мускулист, проворен, у каждого пистолетвороненой стали, каждый к смерти привык —верно за этим кроется некий крутой сюжетнепосредственный, можно сказать, живой боевик
а пригляжусь – над ними и вправду витают отец и сынухает дух святой пляшет румбу левша с блохойвидно и вправду безумный шляпник снимает кинмалобюджетный а все-таки неплохой
«Если есть любовь до гроба, то хорошо бы прикупить…»
Если есть любовь до гроба, то хорошо бы прикупитьнебольшого биоробота (в виде кошки, может быть):Повышая настроение, как советское кино,пусть дает уроки пения и блаженства заодно.Как свистит щегол на жердочке! Как смеется кот в усыс интерфейсом в виде мордочки неописуемой красы!И недаром в той аркадии, где гоморра и содом,у сигала у аркадия котофеев полон дом.
Доживая век таинственный, счастья больше не ищу,лишь тебе, моей единственной, строчки эти посвящу.Заведем себе пушистого (уши, когти, лапы, хвост!)доживая век неистовый под лучами тощих звёзд.
«Проказы возраста – недоброе вино.Не пить – занудство, пить – вредить здоровью.Писать мучительно, и не писать смешно,А если о любви – Господь уж с ней, с любовью,
отрада жаркая для юношей младых,взмывает в небеса, рыдая. Что поделать!Ну разве дать ей на прощание поддых,как завещал Толстой в сонате номер девять,
и меланхолик Ч. в палате номер шесть,где нынче мается красавица Алина.…А все же в старости живая тайна есть,она ценнее, чем прилив адреналина
от женских прелестей. Да-да, Державин прав:к нам просветление приходит через тленье!»…Так некий гражданин, что ржавый пироскафв чужих морях, с дурной вечерней ленью
не в силах справиться, мыслительный процесспрактиковал, в пингвина революцийне веровал, пыхтя, искал в деревьях лес, —и засыпал, чтоб больше не проснуться.
«В соседнем доме окна жолты. Открыть флакончик сингл-молта…»
В соседнем доме окна жолты. Открыть флакончик сингл-молта:так мы под крики воронья нехитрый праздник выбираемчтоб во хмелю казалась раем окраина небытия,
так незадачливая помесь зверка с сагибом, оскоромясь,на венерический хрусталь, наполненный шотландским ядом,взирает развращенным взглядом. Возможно, юности и жаль,
а между тем – живем неплохо, в благопристойную эпохубез лишних радостей и бед-с. Одни сидят, стоят другие,чуть-чуть лукавой ностальгии, бухлом наполнен погребец.
И на бутылках непочатых несбывшегося отпечатокзастолья с теми, кто – зови их, не зови – в края иныеотъехал, в кущи надувные за гранью горя и любви.
«С точки зрения космоса всё на земле – безделица…»
С точки зрения космоса всё на земле – безделица.Грецкий орех, прокаженный порох, предсмертный ах.Не мечись: рано ли, поздно ли – перемелется,всякий мятежный дух станет хрустальный прах,
золотые рыбки станут цветочки алые,превратится сержант в перегной ночнойи забудет напрочь про запоздалыеугрызения совести нефтяной.