Хан замолчал, его полководцы сидели тихо, будто поглощая своей кожей божественную энергию, исходящую от Великого. Китайские же воеводы воспользовались паузой, чтобы облить его очередными струями лести. Пань То и Нйо Фу принялись шепелявить о том, какой умный и невероятно хитрый план придумал их новый господин. Д чего там! Он ведь посланник неба, разве мог его ум изобрести что дрянное?! Только самое разумное и наилучшее. Гунь Дань кивал на каждое их слово, повинуясь одному лишь острому чутью, выработанному за годы служения, так как совершенно не понимал по-монгольски.
Субэдей не выдержал, гневно рявкнул на цзиньцев, и те тут же смиренно затихли. Чингиз-хан едва заметно кивнул своему верному полководцу.
«Великий хан, позволь мне говорить», – собрался с мыслями горячий и дерзкий Джебе.
«Говори, нойон» – сказал хан.
«Ты говоришь об усталости, но у моих воинов ее нет. Этот поход немного утомил всех, да, но до усталости далеко. Мы слишком близко подошли к победе над цзиньцами, чтобы сейчас отступить. Прошу тебя, отец всех монголов, прикажи мне довести войну до конца! Я не подведу, уже через неделю Чжунду будет в пыли и крови лежать у твоих ног!»
«Ты столь же дерзок и смел в речах, как и в битве, молодой Джебе, – спокойно отвечал Чингиз-хан, – потому я всегда прощаю тебе твоё вольнодумство. Но горячность твоя хороша на поле брани, на военном совете она тебе плохой помощник. Войско нужно вести назад не только из-за зимы и усталости. Тангуты, проклятое непокорное племя, до которого у меня не доходили всё руки, начали вторгаться в наши степи. Они угрожают нашему дому. Придётся их остановить и наказать так, чтобы никогда более не появилось в них ни сил ни желания сразиться с нами».
Джебе опустил голову. Вновь настала тишина и только подобно жужжанию мух слышны были перешептывания китайцев.
Сначала монголам слышалось, будто те трусовато осуждают молодого Джебе за то, что тот перечит Великому хану, властелину всего мира и всё в таком духе. Но затем их язык стал обрастать звуковыми округлостями вперемежку с обилием твёрдых режущих ухо гласных, и монголы перестали их понимать. Говорили цзиньские генералы что-то вроде: «…Мужики, откуда юани?»… «Да как откуда, всё оттуда же. Ибрагимыч же сказал, что разные нужны бабосы, чтоб интереснее было…»
«Мужики, а заметили, что наше сознание как будто общее?» – мысленно вдруг обратился к цзиньцам Мухали, разглядывая войлок под сводом юрты. «А по-моему, Ибрагимыч, оно не общее, просто нас перемешало всех и размазало по генетической памяти», – отвечал Пань То. «Блядь, ну вот че ты щас умничаешь, харя ускоглазая, не ломай кайф» – возмутился голосом Сергея Петровича Нйо Фу. «О, смотрите, мужики! Фунты подошли и еврики…» – только и успел заметить Артур, перед тем как вселенная на мгновение схлопнулась.
Осень 1415 года пёстро разрисовала деревья, скомкала и швырнула в небо рваные серые облака, а в душах французских крестьян изваяла очередные тревоги и колоссальную статую безнадежности.
– Сир, я не совсем понимаю Вас, – сказал английский рыцарь, сэр Томас Эрпингем, – Вы сказали «фунт Эврики»? Это местная пословица? Вы уж простите, я знаю французский, но не владею диалектами. Вы южанин?
– О, нет мсье Эрпингем, я из Шампани, – отвечал французский рыцарь, Жан ле Менгр, – Вы меня извините, я, видимо, набормотал чего-то лишнего в полудрёме. Сам не знаю, что я там говорил, мне снилась редкая чепуха.
– Это все от того дрянного бургундского, – заявил второй английский рыцарь, граф Хантингтон, -Зелье то ещё, всякое может привидеться.
– Сука, водяры бы.
– Где ж взять?! Мы – во Франции, вроде.
– Эх, хорошо здесь. Артурчик, девок ещё приведут? А то че-то опять охота копьё своё
примостырить.
– Дима, ты осадил бы. Всех малолеток в деревне переебал за два дня.
– Тебе жалко, Серёга? Твои что ли? Артур, так будут шлюхи или как?
– Да будут, чуть позже.
– Конечно позже. Как мы предыдущих отпустили, так все в округе попрятались по лесам. Типа, рыцари блядуют, разбегайся, пока все деревни не выебали. Щас холуи приведут, я им сказал – не приведёте, вместо них будете.
После этих слов Ибрагимыча, все рыцари засмеялись богатырским смехом.