— По коням, братва!..
Мы уже тронулись, когда ко мне подбежал один из наших слушателей и представился:
— Савушкин я… Филипп… Ну, про которого вы нонче написали в этой… ну, что в передовых я!
— Ну?
— Можно я сниму бумагу?
— ?..
— Меня на собрании… потрошить сбираются за… Ну, дал я разгон Клавке, жене то есть!.. В энто воскресенье… Так я хотел бумагу эту, на всякий случай, к собранию-то…
— Что ж… Сними «на всякий случай»!..
Трогая лошадь, Алешка сказал Дине:
— Кажется мне, что ты сама сочинила стихи для ребят про тракториста…
Она грустно улыбнулась:
— Не-е-ет… Это Майя Румянцева написала! Но… я бы тоже хотела писать так!
День сорок пятый
Голомаз вышагивал возле Алешкиных картин. Он цокал языком и даже (а это случалось с ним редко) два раза надевал очки, приставлял ладонь ко лбу и из-под нее подолгу, с разных расстояний и изо всех углов в клубе разглядывал то задник на сцене — плод Алешкиного вымысла — то копии с картин русских художников, висевшие меж окон на противоположных простенках. Я ждал его восторга или хотя бы одобрения, так как работы моего друга были действительно исполнены мастерски. Но Голомаз спрятал в нагрудный карман гимнастерки очки и спокойненько сказал:
— Что же у него — красок не хватило или фантазии? Сказал бы…
— А что?
— Да, вот, хотя бы то, — он ткнул пальцем в саврасовских грачей, — что над деревом нарисовано двенадцать галок, а на земле лужи и грязь… А где же люди и прочая живность?
— Но, Семен Прокофьич…
— …Или на сцене, вон на той речке… Где, к примеру, лодка с разными там русалками, лебедями или, на худой конец, с нашими работящими бабами?
— Так это ж…
— …Оторвался Лексей от народа, в том и маху дал!.. И хотел было я ему заплатить малость, да вижу, не стоит…
Я разозлился:
— Вы, Семен Прокофьич, читали басню Крылова «Осел и соловей»?
— На что намекаешь? — напыжился Голомаз.
— А вот на то!
— Кгм… Учтем!
На этом и кончилось напускное голомазовское спокойствие.
— Мне с тобой, товарищ Ловягин, некогда басни читать про ослов и певчих пташек! Я, как всегда, по важному делу!.. На днях состоится у нас в клубе открытое собрание коммунистов и комсомольцев, а также несоюзных элементов… — Он сел в кресло на первом ряду. — Вопрос важнейший: будем наново организовывать бывшую дружину по борьбе со всякими там, — он щелкнул себя по кадыку, — и прочими прохвостами!.. Подготовь сцену, а над сценой выбрось лозунг: «Пламенный привет блюстителям тишины и порядка!»
— Такой лозунг не подойдет, потому что дружину будем организовывать наново, а значит и приветствовать некого…
— Ты чего умничаешь? — взорвался Голомаз. — Я еще с тебя за те лозунги спрошу, над которыми ночей не спал и поручил тебе провести их в жизнь! А ты… Ты понимаешь, что на этом собрании сам начальник РОВД Ельцов Валерьян Николаич и участковый Курьянов Владимир Павлович присутствовать будут!!!
— Для двух человек — лозу-унг?! А не припахивает ли тут…
Голомаз нахмурился и стал протирать носовым платком нагрудные значки. Потом согласился:
— Ну, тогда можно другой написать… Например: «Хулиганы! Ваша радость — нам не сладость!» А?
— А кто у нас начальник штаба дружины?
— Ну, я…
— Так зачем же себя компрометировать? У хулиганов — радость?! Надо ж, елки зеленые!..
Голомаз крякнул и сорвался в крике:
— Но чтоб музыка была, черт тебя подери, понял?.. И не ваши «Гали-Вали», а при конце «яблочко» надо врезать!
Он ушел из клуба. Мне нужно было сходить к Дине и предупредить ее о сегодняшней репетиции, которая была назначена на вечер. Со двора сельсовета меня окликнул Васька:
— Степан, ходи сюды!
Он запрягал Рюрика и уговаривал его, как человека:
— Ты не гляди на меня, милок, такими жалостными глазами… Я тут ни при чем и, если хошь знать — Семен Прокофьич тоже не желает тебе худа, понял?.. А ехать надо. Работа у нас такая, да и у товарища Голомаза тоже, потому как весна, она всяких правов много имеет… Ей и Семен Прокофьич не указ… Вот приедем в отряд тракторный, поглядим, какие там порядки, потолкуем с ребятами, внушим им кой-чево!..
Он примотнул вожжи к линейке, огляделся:
— Парует земля нынче, а супони на соплях держутся!.. Эх, Семен Прокофьич, бесценный ты человек! Запречь бы тебя замест Рюрика, да засупонить бы вот этими веревками, — поглядел бы я тогда на твою шею!.. А чо нынче вечером в клубе?
— Репетиция и кино «Русское чудо».