— Скажи, какая твоя любимая звезда?
Дина задирает голову.
— Сейчас их не видно…
— Твоя Венера?
— Угадал.
— Ну, тогда ты любишь мою звезду.
— Нет, это ты мою.
— Я старше.
— Подумаешь! Сколько тебе?
— Восемнадцать.
— Ого! На целых четыре месяца… А знаешь, на кого ты похож?
— На Олега Табакова.
— Как?! Тебе уже говорили?
— Говорили.
— Как смешно-о-о.
— Почему смешно?
— Просто так… — сухо говорит она и затихает.
А вот и ее калитка. Мы останавливаемся, но стоять нельзя: пошел теплый и тихий дождичек. Весенний, обложной. Сама природа против меня!
— Ну, спокойной ночи? — почему-то тихо спрашивает она.
— Ага! — говорю я и не ухожу.
У крыльца Динка обернулась. И звякнула щеколда. С крыши срывались бойкие капли, бились о дно ведра, подставленного Дининой хозяйкой под водосточную трубу:
— Дин-дин-дин!..
Вот и объяснился…
День пятьдесят шестой
Начальник милиции Ельцов и участковый Курьянов пришли в сельский Совет засветло. Пришли и закрылись в голомазовском кабинете.
Часом позже стали собираться в клуб приглашенные на собрание об организации дружины…
Курили у крыльца, говорили о весне, о прошлом годе. В клуб заходили под музыку самых модных пластинок, заведенных Алешкой.
Девчонки танцевали у сцены, а сама сцена полыхала красным кумачом — скатертью, разостланной на длинном столе.
Но вот заполнились ряды, загомонили. Ждали президиум.
Зал встретил начальника РОВД и участкового революционным маршем «Варшавянка» — тут Алешка не дал маху, вовремя положил на зеленый диск проигрывателя любимую Голомазову пластинку.
Замыкал шествие Семен Прокофьич — грудь колесом, походочка чеканная…
На сцене, за столом, уже сидел Виктор Демин. Рядом уселись Ельцов и Курьянов, а Голомаз задержался объявить собрание.
С докладом выступил Ельцов, подробно рассказав о том, что общий доход в районном вытрезвителе на четыреста рублей меньше, по сравнению с последним кварталом прошлого года, что в Красномостье хулиганов больше, чем в Родничках, а в селе Кривуша их нет вообще…
Рядом со мной сидел Захар Чуканов. Сидел и удивлялся:
— Ну, дела-а-а… Ездил я вчера на мельницу, в Роднички. Пришлось заночевать… Пришел вечером в клуб, а там такое же собрание, и этот вот Ельцов наоборот говорил: в Кривуше, мол, сплошные хулиганы, а у нас, в Красномостье, их — шаром покати!..
Виктор постучал по графину карандашом — Захар замолчал.
Свою речь Ельцов закончил призывом создать новую дружину. После пятикратного «Кто имеет слово?» начались прения. Первым выступил Виктор Демин. Он умел говорить толково и коротко. Недаром Голомаз утверждал, что комсорг — его, Голомазова, смена, но в душе Семен Прокофьич затаил недовольство на Виктора, можно сказать, по пустяковой причине…
А причина была такой. Безнадежно захворал дед Калинок. Старик был давний. Его разбил паралич на восемьдесят пятом году. Вот тогда-то Голомаз и позвал к себе в кабинет Виктора и объяснил: «Поскольку дед Калинок не сегодня-завтра землей накроется, то похороны ему надо устроить что ни на есть современные! Ты толкани речугу поумней да покороче — погост, не трибуна, но чтоб за душу взяло и слезой окропило!.. Но — черновичок сохрани, потому что Рулев тоже на подходе, а также Агафья Квасова — на всех слов не наготовишься… Я же займусь музыкальным оформлением!..»
Виктор наотрез отказался готовить похоронные речи при живых людях. Голомаз обиделся, но слегка. Дело в том, что обида пришла после того как Голомаз сам «толкал» речь на похоронах Калинка. А в заключение этой речи угораздило же его сказать: «До свиданья, наш дорогой товарищ!..»
И пошло с той поры по Красномостью судачье, что, наверное, председатель болен какой-то смертельной болезнью, и даже Васька Жулик сокрушался: «Как же мы, Прокофьич, будем без тебя?!»
Вот и сейчас Голомаз не слушает, что говорит комсорг, беспричинно сморкается и ловит назойливого мотылька, который ради никому неведомого любопытства кружит и кружит над председателевой головой.
Но как только Виктор замолчал, Голомаз немедленно попросил слова, говорил долго, а в конце речи убедительно просил начальника РОВД ходатайствовать перед райисполкомом, чтобы последний разрешил открыть в Красномостье сельский вытрезвитель и лицевой счет в банке на имя сельского Совета. А что до помещения — Голомаз великодушно дарил на благо порядка… сельсоветскую конюшню. Начальник РОВД два раза пытался что-то сказать, но Голомаз так разошелся, что Ельцов махнул рукой и задремал.