– Прекрасно, мне очень приятно. Ну, Риса Ильтис…
– Не надо с фамилией! – рявкнула девочка. – Просто Риса!
– Хорошо, ПростоРиса… – она скрипнула зубами. – Не сердись. Риса, я хочу, чтобы ты понимала: здесь никто не желает тебе зла.
– Нас здесь всего двое, – Риса нахмурилась, и к её удивлению улыбка герра Райера стала ещё шире. – Отлично. Что теперь будете делать? Отчитывать меня?
– Вовсе не собирался, – качнул головой психолог. – Я лишь хочу поговорить с тобой.
– Здорово. О моём поведении?
– О тебе, – герр Райер расслабленно откинулся в кресле. – Ты сильно злишься. Расскажешь, почему? Что тебя злит? Огорчает, расстраивает?
Риса сжала похолодевшие от злости ладони в кулачки. Посмотрела в окно, только тогда заметив, какое оно огромное – круглое, до самого потолка. А потолок не то, что рукой не достать – высоко, будто ещё один этаж.
– Риса? – позвал её психолог. В другой раз она может быть и удивилась его разноцветным глазам – тёмно-лиловому и серому, как у неё самой, – но не сейчас. Что её злит? Да всё! Абсолютно!
– Меня бесит лакрица, – выпалила она, и герр Райер вскинул брови. – Кто вообще это ест? Редкостная дрянь. Особенно злит, когда в пачке с нормальными жвачками попадается.
– Так, – мужчина удивился, но отнюдь не растерялся. – А что ещё?
– Не люблю Татти, – девочка покачала головой. – Это собака герра Флаушига. Зачем он вообще берёт его с собой? У Татти когти, и он всегда больно царапается, когда прыгает.
– Понятно. Знаешь, что? – мужчина потянулся за блокнотом на столе. – Можно, я всё это сейчас запишу? По пунктам? Обещаю, я никому про это не расскажу. – Риса в ответ пожала плечами. – Так, лакрица, Татти… что ещё?
– Меня злит, что тут всё несправедливо, – выпалила девочка. – Это нечестно. Почему я должна быть наказана, а не Маркус? Я защищала другую девочку, а за это меня наказали?
Герр Райер записывал, а сам украдкой поглядывал на Рису, которую постепенно начинало прорывать. Щёки её вспыхнули, грудь высоко вздымалась.
– Почему я вообще должна извиняться перед ним? За что? – она принялась яростно раскачивать ногой. – Потому что назвала его жирдяем? Никто ведь не заставил Маркуса извиниться за то, что он назвал меня… – она сделала паузу, – сучкой.
– Он правда так сказал?
– Представьте себе! – чуть ли не выкрикнула Риса. – Почему он не должен извиниться? Почему учителям нет дела до того, что я им сказала? Почему они видят его невиновным, а меня – виноватой? Это потому, что я здесь всего неделю, и вообще никто? Меня это бесит! А ещё бесит, что это я должна сидеть здесь, а не он!
Выплеснув обиду, девочка замолчала. Она отвернулась к окну, сжимая руками край сидения. Герр Райер записал едва ли не каждое её слово. Он отчётливо слышал, как девочка несколько раз шмыгнула носом. Мужчина сделал глубокий вдох, снял очки и произнёс:
– Это очень важно – говорить о том, что заставляет тебя злиться.
– Неужели? – пробурчала Риса.
– Очень важно. Вот например, – герр Райер закусил колпачок ручки, – в этой ситуации меня злит, что взрослые относятся к детям как к тем, кто не имеет права слова. Обращаются с ними не как с людьми, а как с вещами.
Риса перевела на него взгляд.
– А ещё меня злит, – герр Райер закинул ногу на ногу, – что на улице такая прекрасная погода, а я вынужден сидеть в этом душном кабинете, вести какие-то беседы. И это вместо того, чтобы поехать на озеро, или пойти в поход. А ещё, кажется, – он несколько поморщился, – у меня врастает ноготь на ноге, да ещё и ботинки жмут. И постоянная боль выводит из себя.
Риса теперь повернулась к нему всем телом, внимательно слушая, хотя и не особо понимая, что интересного в его словах.
– И левый глаз постоянно щиплет, – герр Райер потёр глаз с бордовой радужкой. – Наверное, из-за компьютера. И вообще костюм этот дурацкий. Я бы с удовольствием надел любимые джинсы и футболку, но вынужден постоянно поправлять галстук, который мне даже не нравится.
Девочка едва заметно кивнула. Беловолосый мужчина если и не вызывал доверие, то чувство злости и отвращения, как ненавистная завуч, точно не порождал. Герр Райер замолчал, и через некоторое время Риса перехватила эстафету.