— Я всегда путаюсь, когда заполняю документы, — присаживаясь, извинительно сказала женщина, — вы уж лучше сами задавайте вопросы, а я буду отвечать.
В интонации и в том, как женщина, неслышно опустившись на стул, слегка наклонила голову набок, Виктору показалось что-то знакомое. «На маму… на маму похожа. Она так же держала голову», — подумал он, и в памяти возникло лицо матери, осунувшееся, усталое, но какое-то необъяснимо светлое и спокойное.
— Какие будут вопросы?
— Что? — Виктор вышел из забытья и, сосредоточиваясь, посмотрел на женщину; он внутренне приготовился выслушать рассказ о нелегкой жизни, идущей, можно было бы сказать, на грани подвижничества, не будь ее трудности столь обыденны, что для многих они попросту не существовали. Виктор взял анкету, угловатым почерком вывел «Митрохина» и, оберегая себя от излишних откровений, поскольку ничем ей помочь не мог, а сострадательно вздыхать: «понимаю, да, понимаю» ему было противно, он жестко сдвинул брови. Виктор считал, что сам находится не в лучшем положении и не годится на роль утешителя, попросту не имеет на нее морального права. «Да и кто имеет на нее право? Святые? Откуда им взяться в этой жизни», — усмехнулся он и сухо заметил:
— Пожалуйста, отвечайте на вопросы коротко. Их много. А вас, наверно, ждет работа.
— Да. Мастер предупредил, чтобы за двадцать минут справилась. В начале месяца простаивали… — Митрохина, видимо, хотела сказать о причинах простоев, наткнулась на безразличный взгляд Виктора, не располагавший к беседе, и спохватилась: — Да чего я вам объяснять-то буду, вы не первый раз на заводе. Сами все знаете.
«Вот и хорошо. Все вошло в норму», — с удовлетворением отметил тот и нарочито казенным голосом, словно повторял надоевшую таблицу умножения, стал задавать вопросы. И, странное дело!.. Каждым ответом Митрохина все больше и больше опровергала сложившееся у Виктора представление о ее судьбе. Оказалось, что живет она в отдельной двухкомнатной квартире, у нее — трое детей. Муж работает шофером.
— Критикуете ли вы мужа в присутствии знакомых, родственников, детей? Если да, то как часто? — Виктор выжидательно замолк. Словно налетев на подводный риф, сотни раз мифы о «счастливых семьях» после этого вопроса давали крен; с треском лопалась глянцевая скорлупа благополучия; — критикуя своих мужей, женщины невольно рассказывали о тех мужчинах, которые волновали их души, перед которыми они преклонялись бы и робели как школьницы. Одни еще ждали их, другие уже примирились со своим не вполне удачным выбором; их семьи, по мнению Виктора, держались на «двустороннем или одностороннем трудовом соглашении».
Митрохина с ответом не спешила. Задумчивость как-то заострила ее лицо; бесцветные губы поджались и стали почти незаметными. «Ну, смелее, смелее!» — мысленно поторопил ее Виктор; раньше его неприятно поражала вроде бы неизвестно откуда взявшаяся циничность, но в последнее время он все чаще прибегал к ее помощи, чтобы получить нужные результаты.
Неожиданно на щеках Митрохиной обозначались круглые ямочки.
— Знаете, руганью человека не исправишь, — мягко заметила она, — а недостатков у каждого хватает. Чего о них знакомым рассказывать, этим человека только обозлить можно.
— Муж сам покупает рубашки? — неприятно разочаровываясь в своих способностях провидца, Виктор задал, на первый взгляд, пустяковый анкетный вопрос, но по ответу на него можно было определить лидера в семье.
— Да что вы! — засмеялась Митрохина, — он у меня такой пентюх, что даже не знает, какой воротничок носит. И носки, и ботинки, и брюки — все я покупаю.
Виктор живо представил этакого добродушного увальня, который шага не сделает без благословения жены; эти увальни свято верят, что благополучие семьи — их главная задача на этом свете. Виктор всегда удивлялся: откуда они берутся? То ли в них эти качества заложены от рождения, то ли их так воспитывают женщины, сами частенько погуливающие на стороне от своих слишком преданных мужей.
Он придирчиво всмотрелся в лицо Митрохиной. «Наверное, эти горькие складки у рта идут от внутреннего разлада. Хороший муж. Достаток в доме. И — необходимость искать развлечений на стороне. Отсюда — постоянная тревога, как бы это не раскрылось… Хотя она, пожалуй, имеет больше удовольствий от жизни, чем я», — уже немного завидуя Митрохиной и досадуя на это, Виктор спросил:
— Наверное, трудно с тремя детьми-то?
— Иногда до слез доведут. Я прямо разревусь! Потом отойду, посмотрю, какие они у меня славные. И сердце сразу потеплеет. Без детей какое же счастье? — Митрохина, сложив сухие ладони лодочкой, поднесла их к груди и резко уронила руки на колени, словно этим жестом хотела подчеркнуть, что в этой немудреной истине для нее заключен сокровенный смысл жизни, и если кто-то в него не верит, она бессильна что-либо растолковать. Для нее — все так, и другого ей не нужно.