— А потом? — спросил Пашка.
— Потом идут портные и сапожники. Те еще моложе. А потом пошли-поехали разные специальности: земледельцы, каменщики, краснодеревцы — тоже народ нужный. Без такого народа все на земле сгинет.
— Интересно… — Пашка потянул чай из стакана. — Значит, мы самым древним делом занимаемся?
— Самым древним, тут нет никакой ошибки и быть не может. Мне вон дочка рассказывала, что когда-то очень давно, в глубокой древности, были такие рабы, что дрались в цирках насмерть.
— Я знаю! Гладиаторы!
— Во, во! Так за одного такого раба давали на рынке сто простых, а повар стоил еще дороже. Ясно? То-то, голова! Доедай скорей да приступим… Так что, Пашка, видать, было за что их ценить.
— А тебя ценят?
— И меня ценят немного. Вот я человек дисциплинированный, а нынче весной три дня прогулял на свадьбе у дочки. Другому бы суд обеспечен, а у меня только и спросили: «Нагулялся?» И все. И на работу. А если бы кто другой так? А? То-то! Но ведь за одно званье ценить не будут, надо показать, что ты можешь, нынче век — не дурак, словам-то не очень верит, ты работу покажи. А потому учиться надо своему делу. Трудиться. Я вот с удовольствием поучился бы у кого, да вроде и не у кого. Кухню я хорошо знаю как будто… И нашу, и французскую, и английской учен был, а про наши южные — и говорить нечего!
— Вот это — да!..
— Что — да? Ведь у блюд паспортов и прописки нет, они все для человека. Вкусное блюдо понравится и немцу, и французу, и турку, и японцу. Другое дело — вкусы, но вкусы прививаются. Только кто их прививать будет, наш шеф, что ли? Да такие шефы довели нашу кухню до того, что поезжай от Белостока до Владивостока и найдешь во всех ресторанах, не говоря о столовых, — одно и то же: два-три мясных, два-три первых, две-три закуски, два-три гарнира, а соуса — те и вовсе пропали. А сами блюда — свиньям на диво: гуляш, котлеты, суп да щи, а больше и не ищи, хоть запищи. Что ухмыляешься?
— Смешно.
— Плакать надо, а ты — смешно!
В цех заглянул шеф. Блеснул на руке золотой браслет, и дверь снова закрылась.
— Знает порядок, — кивнул Евсеич, — если я за столом — не мешай!
Пашка допил чай и сам, без напоминаний, опустил поднявшееся в котле тесто.
— Скоро подойдет. А тесто как шелк, — сказал он с видом большого знатока.
— Ну и ладно! — прищурился Евсеич. — Значит, товар будет хороший, в лицо не бросят. А сейчас, пока есть время, давай-ка собьем бисквит. Бисквит — основа пирожных и тортов этого вида.
Пашка притащил из мойки луженый котелок, отбив его силой у коренщицы, той, что работала в корневом цехе. Потом сам получил у шефа продукты — сахар, яйца и муку. Евсеич объяснил ему, сколько существует способов приготовления бисквита. Научил, как взбивать на парах, как надо осторожно вводить муку и выпекать.
— Ты с ним осторожней! Это тебе не кирпич: чуть тряхни — и село. Ты пойми: взбитое яйцо держит на себе двадцать грамм сахара и столько же муки, а и само-то оно весит всего сорок. Ему ведь тяжело, голова! Вот так надо. Во…
Они уже выпекли бисквит, когда в цех пришел шеф.
— Евсеич, выручай!
— Что такое?
— Завтра хоть и воскресенье, а надо поработать. Потом отгуляешь.
— Гм! — прищурился Евсеич. — Пашка! Ну-ка подтверди, ты у меня ученый — ведь при татарском иге и то в воскресенье отдыхали.
— Ну, Евсеич!.. Ты пойми: надо. План горит, а дотянуть осталось совсем немного.
— А я при чем? Мы с Пашкой и так даем тебе по две с половиной-три нормы.
— Да знаю! Какой о вас разговор! Если бы все у меня так работали! — заискивал шеф, и Пашка понял, что половина похвалы относится и к нему.
Евсеич отошел к окошку, наморщив лоб. Он понимал: план — основа. Не будет плана — не будет у людей прогрессивки, не будет у начальства настроенья, пойдут пререканья, кто-то уйдет в другой ресторан — коллектив залихорадит. Противно… По опыту он знал, что все это может быть.
— Какой заказ будет? — спросил он шефа.
— Штук пятьсот «кольца», потом коржей, ну и как можно больше пирожков московских, самых ходовых.
— Сладких?
— Сладких.
— Ладно. Только поставь кого-нибудь на фритюр, чтобы нам с Пашкой не отвлекаться. А товару дадим. Дадим, Пашка?