— А он за старшего, что ли? — спросил Леха, которому понравилось строгое и деловое отношение дядьки.
— Как всегда… Да вон уж пошли Колюха с рыжим! Айда!
Он торопливо допил кружку молока, махнул рукавом по губам и пошел. На ходу снял с гвоздя кепку, в коридоре поднял отточенный с вечера топор и уже на улице пощупал в кармане брусок: здесь.
Но как ни старался дядька, как ни спешил, а Егор все же пришел на стройку раньше всех. Он сидел на бревне и курил. Топор, воткнутый в желтое тело окоренного дерева, торчал позади него. Лицо у Егора было красновато-сизое, удлиненное; складки падали по его щекам сверху вниз — от глаз до подбородка — и делали его еще длинней, лошадинней. Глаза смотрели внимательно, но недобро.
— Все спишь, Аркашка? — недовольно спросил он дядьку, глядя поверх согнутой кисти руки.
— А ты и глаз не сомкнул? — ухмыльнулся дядька, недовольный собой за такое пустяковое опозданье. Он покосился на двоих плотников, что подошли минутой раньше.
— Я уж час тут!
— Ну, чего сегодня будем? — перебил их маленький мужичок, по-мальчишески поигрывая топором.
Егор не ответил. Он пристально посмотрел на Леху, спросил:
— А этот зачем, с топором-то?
— Да он так… Посмотреть… — ответил дядька.
— Кино какое нашел!
— Ну, поучиться.
На это Егор ничего не ответил. Он поднялся с бревна, высокий, по-плотницки сутулый, отвернулся от всех и молчал. Он, должно быть, наслаждался этой минутой торжественного ожидания работы, которую он — и только он — назначит сейчас бригаде.
Леха стоял поодаль, испытывая неловкость, которая всегда приходила к нему, если о нем говорили в его присутствии. «Как про лошадь», — сравнивал он и был недоволен Егором, который показался после своих вопросов еще неприятнее.
— Полы сегодня перебирать не будем. Ясно? — спросил Егор, строго глянув на плотников через плечо.
Бригада молчала. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь возразил или спросил, почему не перебрать полы, но мужики только курили.
— Пока ведро — на улице будем работать! — вдруг рявкнул Егор так, как если бы ему кто возразил. — Вот сложим поскорей сруб, поставим стропила, прикроем сарай, а там пусть дождь льет! Внутри-то мы всегда доделаем. Полы тоже под крышей. Значит, можно денька два-три поработать на улице.
— А полы-то успеем к учебному году?.. — спросил дядька.
— Обязаны успеть! Так все ясно?
— Ясно.
— А коль ясно — нечего раскуривать! Давайте так: ты, Колюха, — ткнул он в сторону маленького мужичка, — иди к учительнице, бери лопату и врой вон те четыре камня под углы. Сруб — четыре метра на пять с половиной. Не ошибись, а то сам ляжешь под угол вместо камня! Ясно? Так. А ты и ты, — ткнул он пальцем в дядьку и третьего плотника, — давайте бревна готовить!
Леха стоял и думал, что ему тоже даст Егор какое-нибудь дело, но тот даже не посмотрел на него.
Работа закипела.
Пока маленький мужичок, Колюха, врывал четыре больших синих камня под углы будущего сарая, Егор с дядькой и третьим плотником — задумчивым рыжим парнем лет двадцати пяти — выложили в сторонке основу сруба, первый венец. Они зарубили все четыре угла, еще раз промеряли длину и ширину. После этого Егор разрешил покурить, а сам прошел к врытым камням и набросился на Колюху за то, что тот один из камней не тем боком выставил наружу.
— А ты откуда видишь, что тот бок шире? — не выдержал плотник.
— Я приметил, как пришел! — сразил его Егор.
Наругавшись вволю, он немного успокоился, и наконец вся бригада приступила к главному — к подгонке последующих венцов. Егор сам зарубал углы «в лапу», сам отчерчивал паз и лишь потом разрешал плотникам выбирать его, но и после он придирчиво осматривал работу, все время поучая:
— Чище выбирайте пазы-то! Я говорю — чище!
Леха сидел в стороне, не смея подойти и посмотреть на их работу вблизи. Ему казалось, что и он смог бы выбрать паз по отмеченной черте, он уже хотел попросить Егора, но никак не хватало смелости подойти. А Егор ходил от бревна к бревну, успевая сделать свое быстрее всех, и проверял работу бригады. Чтобы унять нетерпенье, Леха уже в десятый раз принимался точить свой топор дядькиным бруском, но дела так и не находилось. От скуки пришли невеселые мысли о доме, о матери, о своей деревне.
— Иди-ко сюда!
«Кого это?», — подумал Леха.
Голос был Егора, но старик продолжал споро стучать своим топором, отвернувшись от Лехи.
— Киношник, кому говорят!
Леха несмело приблизился шага на четыре.
Егор молча работал, щепки отлетали в сторону и шаркали в траве. Наконец старик выпрямился, указал топором: