— Вон мешок, видишь?
— Вижу!
— Бери его и сходи за мохом.
— Куда это? — недовольно спросил Леха, готовый отказаться.
— Известно куда — на болото!
Дядька издали глянул, смахнул пот со лба, сказал примирительно:
— Это рядом, за просекой. Сходи, не тяжело ведь…
Леха сердито воткнул свой огневой топор в бревно и пошел.
— Эй, киношник!
— Ну чего?
— Ты поволокнистей бери, подлинней чтоб!..
Сразу за кустами, подступившими к школе, начинался лес. Высокие сосны росли тут в светлом приволье. День между тем разгуливался, и хотя туман поднимался тяжелей и дольше, чем в разгаре лета, но все же постепенно бледнел и рассеивался; воздух становился все прозрачнее, суше; солнце начинало уже по-дневному крепнуть, оно яркими пятнами пробивалось меж сосен, играло на прикомельных мхах, но все еще слабо озаряло просеку, высветив ее лишь с одной стороны. Тени деревьев лежали на влажной от росы лесной дороге, мягкой, затравяневшей, но Леха знал: пройдет еще час-другой — вся просека будет залита солнцем, ведь день-то весь еще впереди!
Болото было небольшое и почти совсем сухое. Летом выпало мало дождей, поэтому Леха смело вошел в зыбкие кочки, погружая ноги по самые колени, как в вату. «Да зачем так далеко?» — изумился он своему рвенью и стал собирать мох прямо под ногами. Длинные волокна выдирались легко и помногу, так что не прошло и десяти минут, как ему уже пришлось уминать мох в мешке и снова докладывать. Мох был свежий, живой, но такой рыхлый, что весь мешок, набитый им, не весил более полпуда. Леха вытащил его на высокое место, к деревьям, и прилег отдохнуть.
Болотце с краю показалось ему еще меньше, но зато еще уютнее и красивее. Этой красоты Леха раньше совсем не чувствовал, не замечал — и все, а сейчас почему-то она ему открылась. Уж не оттого ли, что он стал взрослей? Спросить бы у кого, но спросить не у кого, да и зачем, когда и так хорошо… Вот лежит оно, болотце, как желтое блюдо, а вокруг молоденькие березки. Еще совсем недавно, лет пять назад, дядька хвалился, что нарубил тут хороших берез на дрова, а вот уже снова брызнула молодая березовая поросль, да какая буйная! Не от старого ли корня?
Когда Леха вернулся и высыпал мох, получилась большая куча. Плотники одобрительно крякнули, только Егор лишь краем глаза взглянул на мох и угрюмо произнес:
— Начало есть…
Он недовольно покосился на бригаду, закурившую без его команды, и отошел снова к камням, что врыл Колюха. Плотники перемигнулись, а он стал отмерять расстоянье между ними, сначала на глаз, а потом шагами. В это время у плотников завязался разговор:
— Племянник, что ли? — рыжий парень кивнул на Леху.
— Племя-янник, — ответил дядя, да так ответил, будто сказал «хороший парень».
— В гости, что ли?
— Да, вроде… — неопределенно пожал дядька плечом и, видимо, сам удивился, по какому же случаю Леха пожаловал к ним в такую неподходящую пору. Он был бы не прочь спросить племянника об этом, поговорить, как живут они с матерью, как здоровье бабки, как хозяйство, но ни место, ни время не подходили для такой беседы, он только пожалел, что не выспросил обо всем накануне.
— Это хорошо-о… — протянул рыжий. — Я, бывалоч, любил по гостям ходить. Ой, любил! У нас в округе в каждой деревне родня была и везде меня любили да привечали. Куда ни прибегу — везде меня угощали, бывалоч. Все твердили, что я на таких харчах толще борова буду, а я вырос — и вон: одни мощи вышел. О! Посмотрите! — Он постучал себя кулаком по груди и по ребрам.
— И верно — сухарь, — согласился дядька.
— И отчего это, не пойму, — пожал плечами рыжий.
— Колюха! — неожиданно позвал голос Егора. Злость и нетерпенье слышались в нем.
— Чего? — приподнялся Колюха, как школьник.
— Неужто ты окосел, а? Неужто ты не мог камень-то спиной кверху положить?
— А я как? — робко спросил Колюха.
— А ты его — плечом кверху, да еще спрашиваешь — как! Ты не спрашивай, а лучше скажи, как на этаком горбу бревно уговаривать будем? Сруб-то того гляди поползет с него.
— Гм! подумаешь там — сруб! — ухмыльнулся тихонько рыжий. — Сарай ведь — не церковное зданье: наплевать — и до свиданья!
— Поставим! — вступился за Колюху и дядька.
— Подумаешь — делов-то! — осмелел и Колюха.
— Вам все так — делов-то!
Егор отвернулся от них и курил в стороне один. Все молчали, понимая, что обидели придирчивого старика, и каждый из них знал: стоит только согласиться с ним — и он простит ошибку. Почему так? Должно быть, у Егора было правило: раз согласился — значит признал ошибку, а раз признал — задумаешься и больше не повторишь.