Подошли к воде, стали неводник цеплять. А в это время наверху, с горы, засигналила машина, сбегая вниз по извилистой, крутой дороге.
Стояли и ждали ее. Любарь узнал красный "Москвич" двоюродного брата и пошел навстречу. Брат с ходу развернулся и, не бросая руля, высунулся из окна.
— Поехали, надо… Привет, мужики! — крикнул он всем другим, помахав рукой.
— Кто сказал? — спросил Любарь.
— Поехали, — повторил брат. — Все расскажу.
Любарь глотнул на дорожку водки, приказал:
— Матвеич, ты — старший. Возьми пару помощников, ловите и все сдавайте. Я приеду.
Он сбросил клеенчатую робу и брюки-ватники, оставшись в свитере и спортивном трико.
Поехали. Брат объяснил коротко:
— Вроде чего-то копают. Велели тебе переказать, чтоб позвонил обязательно.
— Сволочи! — стал ругаться Любарь. — Менторезы! Подлянки! Хапают, глотают ртом и… Дай и дай! А как тебе надо, сразу в кусты. Пить-жрать, так все — кореша, братушки. А теперь — в линьку. Но если на то пошло, я могу кое-что припомнить. И кое у кого зачешется. Погонов, звезд нахватали, дипломов… Рыбка все делала… — кипела в нем злость, не было ей удержу.
Брат молчал и вздыхал до самого поселка. А там привез Любаря к дому, повторил:
— Сразу звони. Он сам велел. Я — на работу. Вечером забегу.
Дома была лишь дочка. Она сидела за уроками. Поздоровалась и снова уткнулась в книжку. Любарь прошел к телефону. Во всей округе лишь у него телефон стоял. Номер набрал — занято, повторил — снова короткие гудки. Наконец ответили.
— Это я — Любарь. Чего там?
— А то не знаешь. Дело-то вонючее. В областном управлении знают. В общем, так, заглохни, чтобы тебя не нашли. Куда-то уехал, далеко. Через неделю звякни.
Любарь положил трубку. Вроде отлегло на душе. Хотя и хорошего мало. В такую пору бригаду бросать не с руки: самая работа. Но ничего не попишешь. Надо делать как велят.
Он почуял усталость, прилег на диван и сразу уснул. Сон его был тревожен. Привиделось ему что-то страшное. Он пытался крикнуть, но лишь застонал.
Дочь услышала, подошла к дивану. Любарь снова застонал и дернулся, словно пытался подняться, и боль исказила лицо его.
— Папа, папа… — позвала дочь и тронула его за плечо.
Любарь сразу проснулся и облегченно выдохнул.
— Что с тобой?
— Снилось что-то страшное.
— А что?
— Не знаю… — попытался вспомнить Любарь. — Страшное какое-то.
Он окончательно проснулся. После тяжелого виденья лицо дочери показалось ему таким милым, что он разулыбался. Дочь не поняла его.
— Ты чего? — спросила она.
— Да так… — ответил Любарь.
В гараже он заправил и прогрел машину, а когда вернулся, дочь собирала портфель.
— Подвезти?
— Нет, мне за Ленкой зайти.
Любарь вздохнул и поехал. А потом вдруг вспомнил, что жене ничего не сказал, решил позвонить ей из телефона-автомата.
— Будут меня спрашивать, — сказал он в трубку, — я улетел в Новосибирск. Николай заболел. Поняла?
— К тебе уже приезжали сегодня, — ответила жена. — Ни свет ни заря. Доигрался?
— Кто приезжал?
— От кого хоронишься, те и приезжали.
— Ну, а ты им чего?
— А чего я им скажу? Шлюх твоих адреса им давать? Я тебя упреждала… Мое сердце чуяло…
Любарь повесил трубку. "Говорила да чуяла…" — эти речи слыхал он тысячу раз, уже наизусть выучил.
Пора было уезжать, не маячить в поселке.
Пост ГАИ на окраине, перед мостом, миновал он с холодком в сердце. Проехал, поднялся на мост, на высокий задонский берег, и погнал машину. Асфальтовая дорога была пустынна, проселочный грейдер, на который свернул он вскоре, — вовсе безлюден. Жилья тут не было. Попадались порой брошенные хутора, летние скотьи базы, и все.
8
Езда была недолгой, добрался за час. Позади теперь остались свой район и область. Здесь все чужое, пусть ищут. Для них — чужое, для Любаря — свое. Он много лет здесь рыбачил: летняя — "жарковская" путина, потом подледный лов — все это здесь, на Цимле, в Кочкарине.
Хутор Кочкаринский лежал у подножья холма, прячась от ветра. Полтора десятка домиков тянулись вдоль берега и полотна железной дороги. Хутор — Кочкаринский, разъезд — Кочкарин. Два пассажирских поезда недолго стоят здесь, остальные бегут мимо обдутых ветром холмов, неказистых домиков, кирпичной станционной постройки и просторного, насколько хватает глаз, Цимлянского моря. Зимою море во льдах, весной и осенью штормит под ветром, летом быстро теплеет и начинает цвести малахитовой зеленью и пахнет тухлиной.