«…После жестокой артиллерийско-минометной подготовки фашисты бросили на наши позиции двенадцать танков и до батальона пехоты. Советские воины стояли насмерть. Они встречали врага ружейно-пулеметным огнем, гранатами, бутылками с зажигательной смесью… Один вражеский танк закружился на месте с перебитой гусеницей! Второй запылал! Четвертый!..
Но силы были слишком неравными. Ряды обороняющихся редели. Вот уже три фашистских танка «утюжат» наши окопы. Однако земля мерзлая, и завалить в окопах бойцов трудно. Тогда немецкие танкисты придумали «новинку». На малой скорости танк движется над окопом, экипаж открывает нижний десантный люк и строчит из автоматов, расстреливая всех, кто прижался к стенке или дну траншеи. После такого прочесывания мало кто уцелевает…»
Костя осторожно оглядывается. Тишина и глубокое, суровое внимание. Лишь дед Каймашников, затыкая рот шапкой, давился, не мог совладать с кашлем. На сцене тоже: Устим сосредоточенно курит, процеживая дым через черные большие усы, маленькие глаза утопают под мохнатыми бровями. Леся, застыв, смотрит в стол и, может, острее, ярче других видит, как идет в подмосковных снегах бой. Сергей, скрестив на столе руки, бегло оглядывает зал, ни на ком не задерживая глаз.
Цыганов неторопливо, проникновенно продолжал читать-рассказывать, очень тщательно выделяя запятые и точки:
«…Младший сержант Василий Осокин всего два дня назад прибыл на передовую с маршевым пополнением, но он быстро освоился в боевой обстановке. Не растерялся Осокин и в этом бою. Увидев, как вражеский танк идет над траншеей и танкисты стреляют по нашим бойцам из нижнего люка, Осокин спрятался за выступ траншеи и подпустил врага поближе. Затем он бросил под днище гранату-лимонку. Взрыв. Из люка вываливается пораженный осколками танкист с автоматом.
«За мной!» — кричит младший сержант красноармейцу Каратемирову и сам подныривает под грохочущую машину, впрыгивает в люк и бьет из автомата по экипажу. Танк останавливается. Осокин и Каратемиров быстро освобождают его от трупов немцев. «Садись за курсовой пулемет!» — кричит младший сержант Каратемирову, а сам влезает на место водителя. Бывшему опытному трактористу нетрудно было разобраться в системе управления танка.
И вот уже бронированная махина на полной скорости, нагоняя, давит гусеницами немецких автоматчиков, расстреливает их из пулемета. Они в панике мечутся, ничего не могут понять. А Осокин направляет танк на фашистские позиции. Гусеницы сминают пушку, уничтожают несколько пулеметных гнезд. Пока гитлеровцы опомнились и начали бить по танку, геройский экипаж вернулся на свои позиции и укрылся в лесу.
Благодаря мужеству и находчивости тракториста из приуральского поселка Излучный В. Осокина и хлопкороба из узбекского селения Ушкуль А. Каратемирова, вражеская атака захлебнулась, фашисты понесли тяжелые потери…»
Цыганов делает паузу и приподнимает, показывая людям, газетную четвертушку:
— Вот так, товарищи, воюет наш земляк Василий Васильевич Осокин!
Встал Устим и широко развел руки, а ладони у него — каждая с добрый подсолнух. И вот он резко свел их, захлопал: бах-бах-бах! И неистово, торжествующе отозвался ему зал, загрохотал аплодисментами. За столом встали и тоже хлопали Сергей и Леся. У Леси Костя заметил поблескивающие слезы, а дядя, казалось, стал еще бледнее, хотя в клубе уже скопилась порядочная духота. Устим Данилыч вон одну руку поднял, прося тишины, а другой, комкая платок, вытирает свое рябое потное лицо.
— Товарищи колхозники, — сказал Устим, когда стихли наконец аплодисменты. — Мы вот с Яковом Карповичем побалакали и решили: нашему дорогому герою Васылю Васыльичу надо всем колхозом написать письмо. Правильно чи не, га?
— Правильно!
— Знамо дело!
— Верно-а!..
И, в окончательное подтверждение, новые хлопки.
— Ну як шо так, то хай Яков Карпович пишет, а мы ему будемо говорить… Напишемо дорогому Васылю Васыльичу и як рады, як гордимся им, и як сами трудимся, хронту помогаемо… Правильно я говорю, га?
— Пра-а-авильно!..
— Погоди, Устим Данилыч!
Евдокия Павловна решительно идет к сцене. «Чего она?» — гадает Костя, не очень-то удивляясь ее требовательному «погоди!». Он привык к материным неожиданностям, в любую минуту она могла что-то придумать. Бывало, хорошо, благополучно проходит общее собрание, к желаемому концу движется, но поднимается она, Евдокия Павловна, и просит дать слово. И по залу сразу же шелестит интригующий шумок: «Ну, Душая сейчас!.. Павловна выдаст!.. Держись!..» Евдокия Павловна оправдывала ожидание: критиковала обойденные собранием непорядки так, что у членов правления спины мокрели.