Теперь, когда они опять двигались в сторону гор, они с благодарностью ощущали тепло, поднимающееся сквозь тонкий пол. Позже, днем, этим жаром могло сжечь лодыжки до волдырей. Но сейчас внизу было хорошо, почти уютно. Пол сверил секундомер с часами на панели. Зрителей становилось больше. Одни стояли, съежившись под зонтами, другие прикрывали головы сумками и газетами. Но все-таки они стояли. Они увидели возглавляющего гонку «Мазератти» и обменялись чрезвычайно короткими, ничего не значащими мрачными взглядами. «Мазератти» шел очень хорошо.
Пол кивнул. Стрелка тахометра отклонилась вправо: двадцать, пятьдесят, сто. Это был предел или почти предел, – в запасе оставалось сто или двести оборотов. Пол надеялся, что они не превысят критической точки.
Они пронеслись по мосту, вырвались из серых клочков деревни и прошли в притирку со стогом сена. Максимум. Руки Ходдинга были спокойны; он двигался очень точно. «Мазератти» быстро приближался, они уже могли разглядеть его номер. Частная машина, итальянцы, но не просто любители. На повороте было достаточно места для обгона, и Ходдинг сделал глубокий вдох и задержал дыхание, положившись на волю случая и найдя проход для машины – единственное место на дороге при такой скорости. Они были впереди. Толпа аплодировала, но они не слышали. Они были впереди.
Опять Кампофеличе. У них не было времени удивляться, но все же они удивились: они были в пути почти полтора часа.
Теперь машина стала легче, подвижнее. Пол подсчитал, что у них осталась только треть запаса горючего. Он сообщил Ходдингу вес топлива в фунтах. Тот кивнул. Это даст большую скорость на прямых участках и одновременно означает большую опасность на поворотах. Меньше сила сцепления. Их сразу догонит весь этот хвост. Ходдинг это знал. Еще двенадцать кругов – еще девять часов езды.
Когда они опять оказались на уровне моря, они шли рядом с «Альфой» и не обогнали ее. Дождь кончился и засияло солнце. День обещал быть жарким. Взметнулся флажок, и они бросились в свой ремонтный пункт. Они проливали себе на грудь кофе, пытаясь проглотить как можно больше. Кто-то запихнул булочку Полу в рот, а в руку вложил сигарету. Ходдинг, обжигаясь, пил прямо из термоса. Сибил стояла рядом, с полотенцем. Они протерли защитные сетки и очки. Весь перерыв они просидели на покрышках, чтобы не замерзнуть. Пол все пытался сделать так, чтобы они выдержали оставшиеся шесть кругов. Колпачки завинчены и заперты. Масло залито. Радиатор в порядке.
Они снова в пути. Над головой появился первый вертолет.
В одиннадцать часов Фернандес стоял, подняв над головой грифельную доску – 1:23. На столько они ушли вперед. Они улыбнулись. Тормозные колодки постепенно становились тоньше, но тут ничего нельзя было поделать. Один из «Феррари», первый из четырех, бросил вызов. Они пропустили его вперед, и тут тоже ничего нельзя было поделать. Они могли только надеяться на то, что он не выдержит, и эта надежда была вполне реальной.
Во время следующей остановки для ремонта они решили сменить шины. Ходдинг вылез из машины, согнувшись пополам и держась руками за живот.
– Следующий круг сделаешь ты, – сказал он Полу. – Со мной все будет в порядке, как только я схожу в сортир.
Два круга Пол проехал в одиночестве. Какое-то время он потерял, но не очень много. Они по-прежнему были вторыми после «Феррари» и опережали остальных более чем на минуту. Ходдинг пришел в себя, хотя его и пошатывало. Еще через несколько минут он опять сел за руль. Теперь они уже засучили рукава, и жар, шедший от двигателя, становился мучительным. День оказался на редкость жарким. Толпа зрителей казалась скоплением черных и розовых пятен. Низко летавшие вертолеты отвлекали внимание.
У «Феррари» кончалось масло. Он закашлялся и захромал. Но прежде, чем они успели порадоваться этому, их настиг и обогнал другой «Феррари». Пол дождался удобного случая и приложил бутылку коньяка к губам Ходдинга.
Было два тридцать дня. На доске Фернандеса стояли цифры 1:41. Боль начинала наполнять все тело – резало глаза, болел позвоночник, ломило ноги.
Голубые и зеленые горы уже не были затянуты облаками, за исключением Этны, видневшейся вдали. Ночью опять произошло довольно мощное извержение вулкана. Одна деревня была эвакуирована. Над кратером поднимался дым, принимающий очертания облака.
Они шли двенадцатый круг. Условия для езды были неплохие. За исключением тормозных колодок, все было в порядке. Пора было набирать скорость.
– Как? – крикнул Ходдинг.
– Как хочешь, – прокричал в ответ Пол.
– Вперед! – сказал Ходдинг.
Стрелка тахометра резко подпрыгнула. Они сделали поворот, и Пол почувствовал, что заднюю часть автомобиля заносит, но Ходдинг быстро выровнял машину. Ходдинг прошел следующие четыре поворота на таком же форсированном режиме, рискуя перевернуться – отвратительные мгновения, когда чувствуешь, что потерял управление машиной, когда она уже не подчиняется твоим рукам и становится бессмысленной вещью, а ты – ее самой незначительной деталью. Предстоял прямой спуск длиной более четверти мили с одним небольшим изгибом; он заканчивался крутым поворотом. Сделать рывок или нет? Он сделал его. Мощный «Феррари» уступил дорогу. Ходдинг резко нажал на тормоза и перешел с четвертой скорости на третью, при этом, казалось, каждый дюйм металла в коробке передач был на грани предельного напряжения. И вот они уже на крутом повороте, не в силах справиться с тряской и скольжением. Задев крылом автомобиля столб, они прошли этот поворот.
Однако времени для ликования не было. И причины тоже. Трансмиссия начала издавать тихий неприятный звук. Пол беспокойно оглянулся, чтобы посмотреть, не пролилось ли масло, но увидел лишь облако пыли.
В Кампофеличе еще одна остановка для заправки. Тринадцатый круг. Они в лидирующей группе. Они были необычно молчаливы на пунктах питания, жадно пили минеральную воду, смывали с лица грязь. Трансмиссия потекла. На колодках оставалось не более полоски фибры, если и это было. Они опять вне борьбы.
В последние полтора часа «Скорпион» стал мишенью, безопасной игрушкой для оставшихся на трассе двух десятков автомобилей, которые еще могли продолжать гонку. В зеркале Ходдинга появился последний оставшийся на трассе «Феррари», приближавшийся с каким-то угрожающим звуком. Расстояние между ними неуклонно сокращалось. «Феррари» поравнялся с ними за деревней Сцилатто. Губы Ходдинга сошлись в непроизнесенном «нет».
Он нажал на газ, и стрелка спидометра резко пошла вверх. «Феррари» остался позади. Но у Ходдинга едва хватило времени заметить машину в зеркале. Приближался поворот. Ходдинг нажал на тормоза, кошмарно заскрежетал металл о металл. Язычок пламени вырвался из правого переднего колеса. Вскрикнув «Проклятье!», Ходдинг включил низкую передачу. Пол успел заметить его искаженное в рыдании лицо.
Их выбросило с трассы. Казалось, они очень долго плыли. Не было никакого ощущения удара о землю. Она была такой мягкой… Был запах свежей сладкой травы, еще мокрой от утреннего дождя. Ходдинг благодарно закрыл глаза.
Пол не представлял, как долго они лежали. Шлем больно давил ему на шею. Он повернул голову и увидел на склоне автомобиль, заднее колесо которого висело на большом камне. Из-под капота вырывались пламя и черный дым, а Ходдинг спал, опершись о рулевое колесо.
Пол с трудом поднялся. Ему было больно. Он сделал несколько шагов, голова вдруг прояснилась. Ему удалось отстегнуть Ходдинга от кресла, при этом он заметил, что штанины комбинезона начали тлеть. Пол с трудом оттащил Ходдинга от автомобиля. Потом заснул.
Проснулся он ночью. Рядом на складном табурете сидела Сибил. Он смутно узнал Клоувер и Баббера Кэнфилда. Ему было очень покойно, хотя грудь болела.
– Как Ходдинг? – спросил он.
– Не знаем, – ответила Сибил. – Они вылетели с ним в Лозанну.
– Бог мой, – сказал Пол. – Надеюсь, не я виноват?
– Доктор с тобой согласен. Как бы то ни было, без тебя он сгорел бы. Это все, что он сказал. Консуэлу ждал самолет. Сейчас они, вероятно, на месте. У тебя сломаны два ребра. Ничего серьезного. Ты в госпитале.