Проходя мимо курительной, Артур увидел Жетулиу, развалившегося на стуле, вытянув прямые ноги под столом для бриджа. Он был один, на столике рядом с ним стояли пустые стаканы, лицо его было ужасно мрачным. Его красивые руки рассеянно играли с картами, перемешивая их, раскладывая, собирая с быстротой фокусника, или же он разделял колоду на две части, сгибал с одного конца и отпускал, с треском смешивая. Артур вспомнил, как накануне отметил мнимую неловкость Жетулиу в компании с тремя другими игроками. Ловкость бразильца наедине с собой подтверждала предупреждение профессора Конканнона. Он подманивал гусей. В конце концов, в чем его можно было упрекнуть? Он ощипывал тех, кто, видя его мнимую неопытность, надеялись ощипать его. Как бы он ни был ловок, риск был велик. Как и все завзятые игроки, он нуждался в этом наркотике. Артур положил ему руку на плечо.
— У тебя на лице написано отвращение!
— Нет ничего скучнее, чем играть с дураками, которые тебя самого держат за дурака.
— Ты возьмешь реванш еще до того, как мы высадимся в Нью-Йорке.
— Хорошо бы! Я порядком продулся. Что за глупость сидеть целый день взаперти с этими жалкими личностями! Терпеть не могу плавания.
— Завтра начнешь сначала.
— Нет, в самом деле, это глупо.
— Удача переменчива.
— Зато невезение постоянно. Не говори об этом Аугусте.
— Пойдем разомнемся на палубе.
Жетулиу накинул свою крылатку, которая так ему шла, и вышел к Артуру на верхнюю палубу, где в этот предвечерний час никого не было. Они добрую четверть часа ходили взад-вперед, не разговаривая. Жетулиу запыхался. На горизонте разверзлась зияющая красная рана. Позади «Квин Мэри» океан выливался в мрачную пропасть под поперечину из серых туч, ловивших в свои складки припозднившиеся отсветы дня.
— Может быть, мы увидим зеленый луч, — сказал Жетулиу. — Это было бы очень кстати. Я хочу загадать желание.
— Ты правда в это веришь?
— На свете есть вещи невероятнее в тысячу раз. Почему мы здесь, в этот момент нашей жизни, ты и я, разговариваем, как старые товарищи, тогда как еще два дня назад мы не были знакомы, у нас не было никаких причин повстречаться в прошлом и мало причин увидеться вновь, когда мы закончим учебу в Бересфорде?
Артур был обидчив. Он стиснул зубы, целую минуту молчал, предоставив Жетулиу наслаждаться своим коварным замечанием, а потом произнес как можно непринужденнее, устремив взгляд за горизонт:
— Я разделяю твои чувства. Наша встреча противоестественна. Предположим, например, что в тебе раскроют профессионального игрока, обирающего пассажиров, и все судоходные компании запретят тебе играть. Все, крах! Ты не закончишь учебу, тогда как я получу диплом, который позволит мне поступить в банковский трест. У нас больше нет никаких причин встречаться: ты кантуешься по второсортным казино в Европе, под вымышленными именами, а я разъезжаю на частном самолете. Естественно, я велю тебя арестовать, как только ты превысишь кредит более чем на три доллара…
— Тебе бы романы писать.
— Зачем? Для этого есть «негры».
Жетулиу взял его за плечи и встряхнул.
— Очко, — сказал он. — Понимаю восторги Элизабет по твоему поводу. Она готова тебя проглотить или быть проглоченной тобой.
Артур открыто рассмеялся. Указывая на Элизабет, Жетулиу думал отвлечь его от своей сестры.
— Это взаимно. Она ужасно привлекательная, хотя и не в моем вкусе…
— Ты привереда. Она красавица.
Артур оставил при себе свои мысли по поводу красоты Элизабет: он никогда бы не сказал, что она красива, или даже очаровательна, как принято говорить в свете. Ей подходил только один эпитет: хорошенькая. Да, очень хорошенькая, с тем типом миловидности, который, с наступлением эры звука, американское кино растиражировало до пошлости: безупречный профиль, сохраняющий детскую чистоту, не совсем естественный светлый цвет волос, тоненькое горячее тело.
Жетулиу стукнул кулаком по парапету:
— Вот черт! Солнце село. Зеленого луча сегодня не будет.
— Без зеленого луча ты в карты не выигрываешь?