— Нужно их разделить и положить между листами книги, которую не будешь раскрывать год или два, — произнес рядом с ним надтреснутый голос.
На скамейке по ту сторону от прохода пожилая дама с белыми волосами, как у куклы, прикурила сигарету от армейской зажигалки.
— За свою жизнь я сохранила их несколько десятков, — сказала она, выпуская облачко голубого дыма. — Прекрасно. Никаких проблем. Вы любите розы?
— Я люблю одну розу.
— Когда вы срежете розу, чтобы вставить ее в петлицу и подарить женщине, позаботьтесь обломать шипы, не повредив стебля. Если вы этого не сделаете, то дама — я говорю «дама», поскольку роза красная, если бы роза была белая, я бы сказала «барышня», — дама уколется и сильно расстроится. На ее лице отобразится большая досада, и вы поймете, что ваши планы рушатся. Вы поднесете ее палец к губам, чтобы остановить кровь. Она расценит это как непристойное ухаживание — если такое может быть — и закричит: «насилуют!» Вас арестуют. Вы отсидите десять лет в тюрьме и заплатите сто тысяч долларов штрафа. Я вас предупредила.
Она порылась в большой матерчатой сумке, вытаскивая пустые сигаретные пачки, пачку ваты, два грязных носовых платка, сигнальный пистолет, пока не выудила оттуда книжку небольшого формата с обложкой всех цветов радуги.
— Возьмите, это мои стихи: «Roses forever». Можете подарить их вашей подружке.
Поезд замедлил ход. Она побросала все остальное в сумку, надела меховую шляпку и повернулась к Артуру с широкой улыбкой, обезобразившей ее изрезанный вертикальными морщинами рот:
— Пять долларов.
— Что пять долларов?
— Стоит книга, которую вы сейчас купили.
— Я ничего не покупал.
Он сунул книжку в сумку, и тут поезд затормозил. Дама чуть не упала, едва успев уцепиться за спинку своего сиденья.
— Никогда еще не видела таких невоспитанных людей, — произнесла она презрительно и твердо, гордо вскинув подбородок, чтобы показать, что он ошибается: она не кто-то там, а известная поэтесса.
Толстый мужчина, которому она преграждала дорогу, бросил неласковый взгляд на молодого человека, забившегося в свой угол, прижавшись лбом к стеклу и увлеченно разглядывая перрон, на который спустилось несколько пассажиров. Пожилая дама появилась по ту сторону стекла, на высоких каблуках, в сбившейся шляпке. Постучала зонтиком по стеклу и прокричала какие-то слова, которых он не понял. Поезд тронулся.
— Возможно, в следующий раз ей больше повезет, — произнес ироничный мужской голос.
Артур обернулся. Позади него сидел мужчина лет пятидесяти, с челкой седых волос на лбу, с веселым лицом, обрамленным полукругом белой бороды, и читал газету, держа ее в вытянутой руке.
— Вы хотите сказать, что она мошенница?
Мужчина положил газету на колени и разгладил ее рукой в перчатке.
— Это слишком сильно сказано, но что-то в этом роде!
— Я только что приехал, с неба свалился, то есть сошел с «Квин Мэри»… Я француз…
— Это слышно.
— А часто эта женщина такое проделывает?
— В каждую поездку ей удается продать одну-две книжки своих стихов, изданных за счет автора.
— Стихи-то хоть хорошие?
— Бывает и хуже.
— Значит, вы тоже их купили?
— Да… На третий или четвертый раз. Из любопытства. У меня в кармане завалялась бумажка в пять долларов… Держу пари, что вы едете в Бересфорд.
— Вы тоже?
— Нет, я уже не в том возрасте, но я там учился тридцать лет назад. Мой сын поступил туда в прошлом году. Вы наверняка его встретите: Джон, Джон Макомбер. В большей степени спортсмен, чем интеллектуал.