— Кое-кто?
— Вы прекрасно знаете, кто именно.
Подбодренный кофе, Конканнон воспрянул духом и изъяснялся более связно. Он встал, несколько секунд качался на ногах, потом указал рукой на задний карман своих брюк, не прикасаясь к нему.
— Нет ли у меня там серебряной фляги, наполненной чудотворной жидкостью?
Артур ничего не обнаружил.
— Это так срочно?
Конканнон сел на стул Артура, опершись локтем на стол, заваленный книгами и бумагами.
— Срочно? Нет… Но важно, — сказал он, сдвинув свои густые и лохматые черные брови.
— Я попрошу у Жетулиу.
На том же этаже бразилец играл в покер с Джоном Макомбером и двумя другими студентами. Он указал подбородком на шкаф. Артур выбрал бутылку джина.
— Это для Конканнона!
— Можно догадаться, что не для тебя.
О! — сказал Макомбер, — он уже в шесть вечера был хорош.
Артур застал профессора на том же месте, наклонившимся к фотографии, которую Артур всегда держал перед глазами: площадь Святого Марка, светлый довоенный день, пара, окруженная порхающими вокруг голубями, держится за руки. Молодая женщина по-провинциальному элегантна, даже чуточку слишком, как и полагается для ее возраста, очаровательно наивна, ее лицо лучится счастьем, она в сером костюме, наверняка хорошенькая, а главное, свежая, восхищенно смотрит на своего спутника, протягивающего голубям крошки хлеба на раскрытой ладони.
— Никогда нельзя прикасаться к голубям. Ему следовало надеть перчатку. Это ваши родители?
— 1933 год. Венеция. Классическое свадебное путешествие. Похоже, я был зачат в этом городе. Ничего о нем не помню и ни разу туда не возвращался.
— Ничего не изменилось! — со смехом сказал Конканнон. — Ну что, нашли что-нибудь?
— Джин.
— Безжалостное пойло. По счастью, я сам стальной.
Он выпил два глотка прямо из горлышка и вернул бутылку. Артур закупорил ее и поставил подальше от Конканнона. Никогда он не оказывался в таком затруднительном положении, лицом к лицу с тонущим человеком, которому уже никто не мог помочь. И каким человеком! Блестящий и парадоксальный ум в мире конформизма, преподаватель, чьи даже чудаковатые речи — в первую очередь чудаковатые! — освободили множество студентов от их социальных предрассудков и университетских стереотипов, физическая сила долгое время оберегала его от упадка, но настал день, когда немощь, подстегиваемая злыми бесами, навалилась на него. Он больше не защищался. Он уступил. Можно было поклясться, что он этого хочет, что он приветствовал бы собственную гибель громким раскатом хохота. Артур схватил его за плечи и потряс в тщетной надежде вернуть на землю.
— Зачем вы пришли сегодня вечером? Я не могу вам помочь. Я даже не знаю, что вам сказать.
Конканнон поднял к нему растерянное лицо, на котором усталость высекла глубокие морщины, точно старые шрамы. Уголки его иссохших губ склеивали белесые комочки.
— Вам нечего говорить мне, Морган, но вот я должен вас предупредить.
— О чем или о ком?
— Какая ошибка — позволить усадить себя в первом ряду среди избранных на лекции Портера! Теперь все думают, что вы его протеже, своего рода шпион Вашингтона на его службе. Здесь помнят, что он проталкивал вашу кандидатуру, когда распределяли стипендии.
— Мы не были знакомы.
Конканнон замахал рукой, отметая этот неудачный аргумент.
— А случай?
Историк по образованию, он уже давно не верил в логику, и его скептицизм или, если хотите, его разочарование проистекало из констатации того забавного факта, что люди веками беспрестанно приписывают своему уму, работе своего разума, своему опыту и мудрости то, что было вызвано причудой случая или нечаянным стечением неуправляемых обстоятельств.
— Это еще не все! — снова заговорил Конканнон.
И согнулся пополам от яростного приступа кашля. Все его тело сотрясалось от спазмов. Когда он, наконец, поднял голову, из глаз его текли слезы, и ему пришлось несколько pаз вдохнуть и выдохнуть, чтобы восстановить дыхание и способность говорить.
— Это конец! — сказал он, доставая из кармана бумажный носовой платок, протяжно высморкался, затем с отвращением на него посмотрел и бросил в корзину для бумаг.
— Хотите еще кофе?
— Жаль, что у вас нет арманьяка или капельки кальвадоса.
— Есть джин.
— Нет, благодарю.