Ей казалось: стоит прервать это общение, и волшебство рассеется.
— Так поедем вместе! Познакомишься с живым Карлсоном!
Делить свою радость с какими-то незнакомыми людьми? Нет, нет! Во всяком случае, не сегодня.
Потом она вдруг засомневалась, не эгоистично ли это с ее стороны? Иоанн, наверное, привык к роскошным трапезам, ведь теперь совершенно ясно, что он очень богат.
— Скажи, ты совсем не признаешь простой еды?
— Я? — Он удивился. — Да я ничего, кроме самой простой, не признаю.
— Тогда пошли, покажу тебе свое подземелье.
И они спустились в погреб. Замерцали скрытые в нишах разноцветные лампочки, пробежали тени по лицам гномов, поддерживающих свод, и существа, казалось, ожили, радуясь, что их наконец навестили.
— Пещера Аладдина! — восхищенно выдохнул Иона.
— Видишь, какие мы с тобой разные! Ты любишь высоту, а я — пещеры.
— По всем законам физики, противоположности взаимно притягиваются. Они сошлись: вода и камень, стихи и проза…
— Лед и пламень, — подхватила Маша.
— Ну вот, стихи помним одни и те же. Не такие уж мы и противоположные.
— Тогда — должны взаимно отталкиваться?
— Уф… Говорил мне отец: «Безумец тот, кто спорит с женщиной». Лучше капитулировать заранее.
— Кажется, мы сюда не спорить спустились. Вот, выбирайте меню, сэр.
У стены рядками стояли закрученные баночки: кабачки кусочками, кабачковая икра, пурпурное лечо, рыжая морковка, помидоры с солеными пупырчатыми огурчиками.
Иоанн даже не сразу понял, что это съестные припасы, — принял было за декоративные элементы вроде цветных стекол веранды.
— М-да… И что, теперь мне придется от этого отказаться?
— Почему? — встревожилась Маша. — Не нравится?
— Но я только что сказал, что употребляю только простую пищу. А тут — роскошь!
— Разве это роскошь? — пожала плечиками Маша. — Так, обычные припасы. На всякий случай.
«На черный день, — про себя перефразировал он. — Она боится черного дня. Клянусь небом, такой день никогда не наступит в ее жизни! В лепешку разобьюсь, а не допущу».
— Что же ты? — Маша подтолкнула его к банкам. — Выбирай!
Потрескивали в печке поленья, уютно трещал сверчок. В большой эмалированной кружке кипела уже не первая порция травяного отвара, распространяя по горнице тревожащее благоухание. И разноцветные стекла, с любовью вставленные Николаем Константиновичем Колосовым, отбрасывали на лица сказочные блики.
— Хорошо, правда? — говорила Маша. — Тепло. Не то что там, наверху, где ты летаешь.
— Что поделать, видно, судьба у меня такая. Я ведь и родился в самолете.
— Как?!
— Обыкновенно. Мать летела из Владивостока беспосадочным рейсом. Прямо в воздухе начались схватки. Стюардесса перепугалась, объявляет: «Есть врачи среди пассажиров?» А врачей-то и нет. Тогда командир корабля передал управление второму пилоту, а сам пошел принимать роды. «Главное, — говорит, — не бояться. А летчику бояться по штату не положено». Ну и принял меня. Поднял над головой, показал всем пассажирам: смотрите, мол, этому соколу на роду написано летать! И как подбросит меня! Мать чуть с ума не сошла. Визжит: «Осторожно! Он ведь еще головку не держит!» А я — ничего. Мне, наверно, даже понравилось, потому что потом всю жизнь кверху тянуло.
— Я бы на месте твоей мамы просто умерла.
Он помолчал, будто прикидывая что-то, потом уверенно сказал, как отрубил:
— Ты в воздухе рожать не будешь.
— Откуда тебе знать? Мало ли как жизнь сложится! Занесет в какой-нибудь Владивосток! Хотя я поехала бы поездом — на всякий пожарный.
— Ты будешь рожать в самом лучшем роддоме и у самых лучших докторов, — заявил он тоном, не терпящим возражений.
Маше вдруг стало страшновато. Уж слишком интимно вспыхивают красноватые угольки в догорающей печке, и чересчур близко друг к дружке сидят они с Иоанном, и ее так и подмывает назвать его Ванечкой.
Она решила перевести разговор в шутку:
— Надеюсь, я рожу девочку, и ей не придется летать и попадать в аварии.
Но Соколов не был склонен к юмору:
— Девочку ли, мальчика, двойню, тройню — все равно: уж я позабочусь, чтобы у них было все самое лучшее! И у тебя, естественно, тоже!
«Опять вошел в роль Санта-Клауса. Раздает рождественские подарки. Только… при этом сам назначает дату Рождества. Он, видите ли, все за меня решил!»